Рентген строгого режима

Как-то днем ко мне в кабинет пришел здоровенный украинский хлопец, левой рукой он что-то прижимал на голове у левого уха и попросил оказать ему помощь – сделать рентгеновский снимок черепа.

– Да что случилось с тобой? И зачем тебе снимать череп?

Оказалось, что в лагерном гараже, где он работал механиком, ему прижало голову кузовом выезжающей машины к кирпичной стенке гаража.

– Что-то в черепе у меня треснуло, и я поспешил к тебе, Борисыч, чтобы ты определил, что с моей головой случилось...

– Ну, тогда убери руку, – приказал я.

Хлопец убрал руку, и я остолбенел... Височная кость черепа вместе с половиной уха и кусочком мозгового вещества висела у него на коже около щеки. Такой раны я не только никогда не видел, но даже не мог себе представить, и вместе с тем он не только не был мертв, но сам пришел из гаража и спокойно разговаривал со мной. Я взял парня под руку, и вместе с Иваном мы отвели его в перевязочную и с рук на руки передали Пете Лапинскасу. Пришел и доктор Катлапс, он, не торопясь, осмотрел рану и приказал немедленно положить раненого на операционный стол. Я был очень удивлен всем увиденным и решил посмотреть, что будет дальше с механиком. Раненый сам дошел до операционного стола, сам снял сапоги и одежду, и сам лег на операционный стол. Я надел халат и маску, Христиан Карлович с улыбкой посмотрел на меня и сказал, что он мне поручает держать больному руки, чтобы он не мешал врачам... Пока больному вводили противостолбнячную сыворотку и различные успокаивающие, Катлапс и фельдшера старательно мыли руки и готовились к операции... Катлапс, между прочим, сказал, что в этой ситуации общий наркоз применять нельзя, и, обращаясь к больному, сказал:

– Ты уж потерпи, пожалуйста, но очень больно не будет.

Началась операция. Я тоже приступил к своим обязанностям – крепко держать больного за кисти рук, что я и попытался сделать, совершенно не соразмерив наши весовые категории. Больной как-то незаметно и без усилий вытащил из моих сильных, в общем-то, пальцев свои запястья и сам захватил мои кисти в свои огромные лапищи, сжал их с ужасающей силой и не выпускал до самого конца операции, продолжавшейся в общей сложности около двух часов. Мои бедные «аристократические» кисти постепенно приобрели иссиня-черный цвет... Так я и «продержал» больного до конца операции. Катлапс кусачками с хрустом откусил несколько кусков черепной коробки, достал разорванные края мозговой сумки, вложил висевший кусочек мозгового вещества обратно в черепную коробку, потом стянул нитками края сумки и сшил ее грубыми стежками, как наволочку на подушке. К моему удивлению, крови, в общем, было очень мало. Затем доктор аккуратно пришил почти оторванное ухо, а кусок отбитого черепа положил на место, но так как дыра в черепе была больше отломанной кости, она провалилась в дыру, образовался так называемый «черепной дефект». Поверх раны доктор натянул кожу головы и сшил ее разорванные края. Больной лежал все время тихо, не шевелился и только под конец спросил:

– Доктор, скоро конец?

Операция закончилась. Я стал тихо, но настойчиво уговаривать больного отпустить мои руки, наконец до него дошло, кто кого держал, и он разжал свои клещи... Положили его в ту же маленькую «смертную» палату, в которой совсем недавно лежал я. На следующий день я навестил своего подопечного, вид его был ужасен, он был без сознания, его лицо было черного цвета, и он ни на что не реагировал... Мне показалось, что он умирает. Нет, он не умер, и через три дня пришел в себя, попросил пить и есть, а уже через неделю бодро ходил с палочкой по коридору, заглядывал и ко мне в кабинет и очень смеялся, когда я ему рассказал, как «я его держал за руки» во время операции. В общем, через несколько недель он поправился, и его выписали из больницы, только перевели в категорию инвалидов. Дефект черепа у него так и остался – левая часть головы была как бы сплющена, но во всем остальном он был совершенно здоров. Мощь человеческого организма беспредельна...