Рентген строгого режима

Еще осенью 1954 года я уговорил Миру поступить учиться заочно в Воркутинский филиал Политехнического института. К нашему удивлению, Миру приняли без разговоров, правда, она довольно легко выдержала вступительный экзамен. Моя надежда, что в занятиях ей будет легче ожидать меня, полностью оправдалась... Наибольшие трудности у Миры возникали при сдаче работ по политэкономии. Так как в заочном институте главное сдавать вовремя рефераты, я писал их по ночам на 29-й шахте, а тома Ленина мне обычно приносила из дома начальница санчасти. Потом свою писанину я переправлял в город Мире, она все переписывала и неизменно получала «отлично». Так особо опасный политический преступник помогал получить диплом советского инженера бывшей политической преступнице...

Наш рентгеновский кабинет рос не по дням, а по часам, начальница санчасти и все врачи очень интересовались ходом дела и помогали, чем могли. Например, если я просил спирт для ускорения работ, мне всегда давали ровно столько, сколько я просил. Все было хорошо... Человеку, как известно, всегда не хватает того, что он имеет. Мой отец любил повторять:

– Всю жизнь человеку не хватает ста рублей и одной комнаты.

Замечу, что во времена моего детства у нас была восьмикомнатная квартира на троих и очень большая зарплата у отца.

У меня был пропуск для прохода только на шахту и обратно, без права заходить куда-либо, но в двадцати пяти километрах жила и ждала меня моя Мира, ну как тут было удержаться? Кто не рискует, тот не имеет – понимали это еще древние греки, и я поехал в город...

В лагере считали, что я работаю на шахте, а на шахте считали, что я работаю в зоне. А я в это время наслаждался семейной жизнью в крошечной комнатке старого, вросшего в землю барака, вкусненько ел, пил кофе или какао, любовался своей красавицей женой... Наверное, это были самые счастливые часы в моей жизни...

В город я ездил из предосторожности только по субботам, а в воскресенье вечером возвращался в лагерь, взяв себе в союзницы темноту. Главное – не попадаться на глаза начальству! К моему счастью, документы в поездах проверяли очень редко. Но вот однажды... В одно из воскресений, утром, еще полуодетый, я стоял посередине Мириной клетушки и ждал, когда Мира вернется с чайником из общей кухни. Дверь в коридор была открыта настежь – да кто там мог быть? Только бывшие зыки – «вольноотпущенники». Вдруг дверь в комнатке напротив открылась, и из нее вышла с чайником в руке Мирина соседка – бывшая заключенная, но за ней, тоже полуодетый, стоял вохряк – сержант из лагеря шахты № 29. Мы посмотрели друг другу в глаза, и мурашки побежали у меня по спине... Кроме того, что я, так погорев, лишался навсегда пропуска, наверняка посадят в холодный карцер на пять суток, и я еще навлек беду и на Миру, ей тоже грозили тяжкие кары... И если на свои беды я смотрел сквозь пальцы, то судьба Миры меня тревожила ужасно... В общем, кругом шестнадцать, все это пронеслось у меня в голове за считаные секунды, но пережил я много... Дверь за Мирой закрылась, и она сразу поняла, что что-то случилось...

– Что произошло? – спросила Мира, побледнев.

Я ей объяснил ситуацию, моя тревога передалась и ей. Улучив момент, Мира пошла к соседке на переговоры, но бывшая зычка была стреляный воробей и, не ожидая просьб, сообщила, что уже переговорила со своим хахалем, и тот ее успокоил совершенно, сказав, чтобы Боровский не беспокоился, он его не продаст, он ведь не прохвост какой-нибудь, чтобы своих продавать... Все-таки я не очень ему поверил, и напрасно... Сержант меня не выдал. Как-то встретились мы с ним в зоне нос к носу, и он лихо подмигнул мне...

Незаметно, в напряженных трудах, подошел и 1955 год, встретили мы его в санчасти, в кругу врачей и фельдшеров, с большой выпивкой и отличной закуской. Больше всего тостов было за свободу, которая стала уже ощутимой реальностью... Конечно, многое изменилось в нашей жизни, был ослаблен режим Речлага, да и сам Речлаг вроде бы перестал существовать. Стали выплачивать часть заработанных денег, разрешили ходить в обычной одежде без номеров на спине, не стригли под машинку волосы, не запирали на ночь бараки, с окон сняли решетки. Некоторым заключенным, отсидевшим две трети срока, выдали пропуска... Но свободы, свободы... единственного, чего все так страстно желали, все еще не было...

Во время встречи Нового года мой милый Данич так набрался, что мы все помирали со смеху, слушая его рассказы о приключениях в «загранках», особенно в тропических странах. Николай Иванович, оказывается, был совсем не таким скромненьким, каким казался с виду... Но на следующий день Данич работал со мной в цеху как ни в чем не бывало. Наш аппарат быстро обрастал деталями и приборами, уже имел вид почти законченной конструкции и был очень красив. Работали мы буквально день и ночь, я очень хотел вернуться «домой» как можно быстрее...