Рентген строгого режима

Рядом с моей фотокомнатой, за стенкой, размещался кабинет другого оперуполномоченного, майора Иванова, из МВД. Надо отдать должное майору – вел он себя вполне прилично, не цеплялся к нам по пустякам. Мы его даже редко видели и ничего о нем не знали. Но опер есть опер, и скоро он дал о себе знать.

Когда мои друзья догадались об «особом» расположении моей фотокомнаты, все они стали мне прозрачно намекать, чтобы я в стене соорудил «ухо», и мы смогли бы получать очень ценную информацию о деятельности оперслужбы и о лагерных стукачах. Идея была, конечно, очень заманчива, и она мне первому пришла в голову еще в процессе монтажа кабинета, но идея эта не была реализована по весьма прос той причине – я считал невозможным подслушивать чужие разговоры, чьи бы они ни были, как считал невозможным читать чужие письма или подглядывать в замочную скважину. Мои друзья поняли меня правильно и перестали приставать с намеками...

Существовали ли в лагерях подпольные организации? Безусловно, существовали. Но эти организации носили чисто национальный характер и преследовали только экономические цели – помогать попавшему в беду или ослабевшему физически от болезни или недостаточного питания товарищу. Такие организации существовали у западных украинцев, советских евреев, у поляков и у прибалтийских народов. Сбивались в тесные кланы и венгры, и чехи, и другие, но их было слишком мало, чтобы они могли что-то предпринять для помощи своим единоверцам. Дело значительно упростилось, когда начали платить заключенным деньги, пошли в ход всякие поборы, собирали деньги и евреи, и украинцы, у кого-то была касса, деньги кому-то шли. Ко мне частенько обращались такие кассиры и просили спрятать довольно крупные суммы (по лагерным меркам, конечно) в периоды повальных лагерных шмонов.

Нередко заключенные заводили разговоры на острую тему – что с нами будет, если возникнет какая-либо непредвиденная ситуация? Все единодушно считали, памятуя опыт немецких лагерей и отечественный опыт в период отступления Советской Армии, что нас, безусловно, уничтожат. Я спрашивал украинцев, а что вы будете делать в этом случае? И все отвечали одинаково:

– Будем драться насмерть, мы к этому готовы.

И я им верил.

Я глубоко заблуждался, считая, что после строительства рентгеновского кабинета моя жизнь в лагере стабилизируется, что мне уже ничего не угрожает и я могу жить спокойно... И в самом деле, моя жизнь по лагерным меркам была необременительной, оставалось достаточно времени для чтения, занятий в самодеятельности, для общения с очень интересными людьми, наконец, срабатывала и моя слава в пределах лагеря и среди вольнонаемных шахты № 40. Все эти обстоятельства в известной мере скрадывали весь ужас моего положения – лишения свободы до конца моих дней... Но оперслужба не дремала, капитан Широков, майор Иванов и капитан Богомолов и иже с ними бдели денно и нощно...

Во время очередного дневного приема больных неожиданно в кабинет ворвался майор Иванов, выгнал всех больных и врача Блятта и запер кабинет на задвижку. Я этого не ожидал, внутренне собрался и приготовился к самому худшему – аресту, карцеру, этапу... Правда, никакой вины я за собой не знал, неукоснительно «держал режим» и не лез ни в какие организации. Майор тем временем начал собственноручно шмонать кабинет, причем, как я успел заметить, на высоком профессиональном уровне – слева от двери и ничего не пропуская. Майор осмотрел и ощупал все шкафы, столы, ящики, тумбочки и кушетки, шарил под столом, осмотрел все карманы бушлата, телогрейки, ватных штанов, перелистал все книги и наконец остановился в нерешительности перед рентгеновским аппаратом – видимо, майор понимал, что, с одной стороны, в аппарате можно спрятать все, что угодно, но, с другой стороны, аппарат сложная электрическая машина, где используется высокое напряжение... не ровен час...

И если говорить честно, опер был недалек от истины – мне частенько приходилось прятать в аппарате конверты с деньгами, бутылки с водкой, письма, фотографии... Все эти запрещенные в лагере вещи приносили ко мне работяги, и разве мог я им в чем-либо отказать? К счастью, в этот злополучный день мой аппарат был абсолютно «чист», но вдруг я кое-что вспомнил и похолодел...