Ренуар

«Э, не велика беда, — сказал он. — Приходилось ли вам уже писать фигуры?»

Я начал приходить в себя. Окончательно успокоился я, когда увидел, что живопись на шторах очень похожа на всякую другую живопись, — надо лишь разбавлять краску определенным количеством скипидара.

Прибавлю, что этот фабрикант штор работал на миссионеров, которые забирали с собой в рулонах свертки коленкора с написанными на них в подражание витражам религиозными сценами. Прибыв по назначению, миссионеры растягивали на подрамках эти холсты, и негры получали иллюзию настоящей церкви.

Довольно быстро справился я с великолепной мадонной с волхвами и херувимами. Мой профессор не скрывал своего восхищения.

«Не рискнете ли вы одолеть св. Винцента?» — спросил он меня наконец.

Надо сказать, что в мадоннах фон картины делался из облаков, которые легко получались протиркой холста тряпкой, с одним только неудобством, что при недостатке сноровки краска затекала вам в рукава; тогда как св. Винцент требовал бóльшего уменья. Этот персонаж обыкновенно изображался раздающим милостыню у церковных дверей, и, следовательно, в картине приходилось на фоне вводить архитектурный мотив. Выйдя не менее победоносно из этого второго испытания, я был немедленно нанят. Я занял место одного старого рабочего, гордости мастерской, который в то время заболел и, по-видимому, был безнадежен.

«Вы идете по его стопам, — говорил мне хозяин, — и решительно достигнете со временем его уменья».

Одно только смущало его. Он восхищался моей работой и даже уверял, что никогда не встречал такой ловкой руки, но, зная цену деньгам, был совершенно расстроен, наблюдая мое легкое обогащение. Мой предшественник, которого обыкновенно ставили в пример вновь поступившим, ничего не писал без долгой подготовки и заботливой разбивки на квадраты. Увидя, что я пишу фигуры сразу начисто, хозяин остолбенел: какое несчастье такая жадность к деньгам! «Увидите, вы кончите тем, что погубите свои способности!..» Когда же он должен был наконец согласиться, что нет надобности в разбивке на квадраты, ему очень захотелось снизить мне плату; но племянник поддержал меня советом. «Не сдавайтесь, — говорил он мне, — он не сможет обойтись без вас!»

Однако, собрав маленькую сумму, я сам распрощался с фабрикантом штор. Можете себе представить его отчаяние. Он дошел до того, что обещал впоследствии передать свое дело мне, если я останусь работать.

Но я не был ослеплен столь соблазнительными перспективами, и, так как у меня было на что прожить некоторое время (при условии, разумеется, не предаваться никаким излишествам), я пошел учиться настоящей живописи у Глейра, где работали с живой модели.

Глава III В мастерской Глейра

Ренуар. — Я выбрал мастерскую Глейра потому, что должен был встретить там друга моего Лапорта, с которым был дружен с самого детства. И может быть, я даже остался бы еще у моего фабриканта штор, если бы не Лапорт, который так торопил меня присоединиться к нему. Случилось, однако, что наша добрая дружба прекратилась — до того наши склонности были различны; но как я признателен Лапорту за то, что он побудил меня принять решение, вследствие которого я стал живописцем и познакомился с Моне, Сислеем и Базилем!

Глейр был очень почтенный швейцарский художник^[21], но как педагог он не был полезен своим ученикам; зато он предоставлял им полную свободу.

Я не замедлил подружиться с тремя названными товарищами, один из которых, Базиль, подававший такие блестящие надежды, погиб совсем молодым, убитый в первом же сражении во время кампании 1870 года. Лишь с трудом ему начинают воздавать должное. Первые покупатели «импрессионистов» не принимали всерьез его живопись, без сомнения, только потому, что Базиль был богат.

Я. — Кому из художников симпатизировали тогда вы и ваши друзья?

Ренуар. — Моне приехал из Гавра, где он познакомился с Йонкиндом, которого очень почитал. На Сислея больше всего влиял Коро. Что касается меня, я был поклонником Диаза. Надо заметить, что живопись Диаза, почерневшая со временем, тогда сияла, как драгоценные камни.

Я. — Вы не сказали мне ничего об Академии художеств…

Лиза с зонтиком. 1867

Ренуар. — Академия художеств сильно отличалась от теперешней. В ней было лишь два предмета: рисунок по вечерам с восьми до десяти часов и анатомия, для которой соседка Академии — медицинская школа — любезно предоставляла трупы. Я посещал иногда эти занятия, но живописи я обучался у Глейра.

Я. — Какие профессора были у вас в Академии художеств?

Ренуар. — Лучше других я помню Синьоля…