Читаем Ренуар полностью

Он возвратился в Эссуа в начале сентября. Надежды на улучшение не оправдались. В Париже шла подготовка к Осеннему салону. Организаторы, воздавая должное таланту Ренуара, пригласили его участвовать в Салоне, выделив для его работ отдельный зал. Однако художник был в состоянии глубокой депрессии и предоставил всё решать Дюран-Рюэлю. 18 сентября он написал ему: «Что касается Осенней выставки, поступайте, как хотите. Это самое лучшее, что я могу Вам сказать. Сам я не могу и не хочу ни во что вмешиваться. Я с трудом передвигаюсь и думаю, что с живописью покончено. Я больше не в состоянии ничего сделать. Вы понимаете, что при таких обстоятельствах меня уже ничто не интересует…» Похоже, Ренуар теперь рассчитывал только на самое худшее. Поэтому он твёрдо решил завершить много вещей и ограничить свои расходы… Несмотря на это, хотя он и доверил Дюран-Рюэлю заниматься его участием в Осеннем салоне, он не мог удержаться, чтобы не попросить того не давать слишком много работ, так как «редкость ценится намного дороже, чем избыток». Он также посоветовал, несколько дней спустя, заменить два полотна с обнажёнными на два натюрморта…

И хотя казалось, что Ренуар совершенно безразличен к тому, что Осенний салон оказывает ему внимание, он не смог удержаться от поездки в Париж, где выставка работала с 15 октября по 15 ноября. В день её открытия в газете «Да Либерте» появилось его интервью, данное Монкаду. Его высказывания огорчили и разочаровали Дюран-Рюэля и Франца Журдена, организатора выставки: «Этот Осенний салон показался мне довольно бесполезным». Ренуар уточняет: «По правде сказать, это не я выставляюсь, а Дюран-Рюэль, попросивший позволить ему отправить на выставку несколько моих старых холстов. Я лично предпочёл бы выставить новые работы». Затем Ренуару пришлось оправдываться. Он объяснял Жоржу Дюран-Рюэлю: «Я не совсем понимаю недовольства уважаемого Франца Журдена. Меня спросили, почему я, никогда не участвуя в Салонах, решил выставиться в Осеннем салоне. Я ответил, что я не выставляюсь, когда меня не приглашают, но что я отнюдь не склонен из принципа прятать от публики свою живопись, когда меня настойчиво спрашивают, не хочу ли я представить свои работы. Я принял приглашение, испытывая доверие к организаторам этой выставки. Я попросил Вашего отца заняться этим, так как был очень болен и проходил лечение в Бурбоне. Я очень доволен, что поступил именно так, и все тоже довольны. Те, с кем я смог встретиться, считают, что эта выставка наиболее интересная и, что случается гораздо реже, организована со вкусом. Это несомненный успех. Чего ещё желать? Я опасался, как бы не было провала ввиду слишком большого числа выставок. Но коль скоро я ошибся — тем лучше. Я хотел бы лично поздравить Франца Журдена с успехом, но я прикован к своей комнате, и мне остаётся довольствоваться тем, что мне рассказывают, а это не так уж весело». Огорчение Ренуара усугублялось ещё и тем, что в соседних залах того же Осеннего салона были представлены 30 полотен Сезанна, тоже приглашённого, в знак уважения к его таланту, участвовать в выставке. Разумеется, Ренуар очень сожалел, что не может ещё раз посмотреть на эти работы, которыми он всегда так восхищался. В феврале-марте в журнале «Л’Оксидан» молодой художник Эмиль Бернар посвятил Сезанну слова: «Этот выдающийся художник очень скромен. Он столкнулся с невежеством и обструкцией своих современников и закрылся в своей мастерской… Он целиком поглощён страстью к живописи и считает, что его труд — сам по себе такое наслаждение, что можно вовсе не думать о признании или славе. Он питает отвращение к литераторам, считая, что они приносят огромный вред, бесцеремонно вмешиваясь в сферу живописи и искажая самое простое её понимание. Он знает только свой холст, свою палитру, свои краски, и, конечно, он никогда не выпустит из своей мастерской даже не совсем удавшийся этюд, если только истинные ценители, которые встречаются очень редко, сами не возьмут его, почти без ведома художника». Ренуар, неоднократно читая и перечитывая эти строки, мог считать, что это написано и о нём…

Мучительные боли, испытываемые Ренуаром, не мешали ему создавать полотна, полные радости жизни. «Мне кажется, что картина… должна быть приятной, радостной и красивой», — утверждал художник. 21 октября один из посетителей его мастерской отмечает в своём дневнике: «Ренуар, возможно, один из самых выдающихся мастеров современной живописи! Он не боится живописи; он помещает целый сад на соломенную шляпку, он сразу вызывает восхищение. Смотришь на его картину и видишь очаровательные улыбки его молодых девушек!.. А их глаза раскрываются, словно цветы! И мои глаза тоже широко раскрываются». Эти восторженные строки записал Жюль Ренар.

Несмотря на уважение, проявленное к его таланту, и большой успех выставки, Ренуар горько замечает в конце 1904 года: «Самые вкусные бифштексы становятся доступны, когда уже нет зубов».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное