Рэп для мента

— В общем — так, — он сжал зубы и помолчал, — если ты нанесешь мне ощутимый вред, например — отправишь меня в пресс-хату, где меня опустят, или засадишь по сфабрикованному обвинению, а я останусь после этого жив, то, когда вся эта бодяга закончится, я приду к тебе и убью. Потому что ты или подлец или опасный дурак, которым управляют подлецы. А таких нужно убивать.

— Смотрите, как красиво говорит наш артист, — Несторов оглянулся на Уздечкина и Берзина, — вам не страшно?

— Да… Аж мурашки по коже побежали, — дурашливо поежился Уздечкин.

Берзин кивнул и сказал:

— Герой Цусимы!

— Ты не понял, Несторов, — произнес Роман.

— Чего я не понял, певец сраный?

— Я в своей жизни руководствуюсь не теми законами, которые появились на протяжении последних пятисот лет и которые служат, как выяснилось, вовсе не слабым и беззащитным, — ответил Роман. — Есть другие законы, естественные, которые устаканились за пятьсот тысяч лет. Или даже за миллион. Древние и самые правильные законы. На тебя посягают — убей. Вот такой простой закон. И ты сейчас посягаешь на меня. Несправедливо посягаешь. Поэтому знай — или ты меня убьешь, чтобы меня не стало, или сам ляжешь в землю. Это все преступники знают. Ограбил, и после этого самое надежное — грохнуть жертву, чтобы избежать преследования с ее стороны.

— Смело, — кивнул Нестров, — смело. А тебе, артист, приходилось убивать?

— Мне? — Роман посмотрел Несторову в глаза. — Что, хочешь еще эпизодов пристегнуть?

— Эпизодов? Ты употребил множественное число.

— Да, множественное, — Роман снова закурил, — но это не твое дело.

— Действительно, это не мое дело, — кивнул Несторов, — мое дело маленькое. Побег государственного преступника Чернова и непосредственное участие в осуществлении этого побега артиста Меньшикова. Ты нас сейчас развлек, спасибо тебе… Да только мы, знаешь, сколько таких речей слышали? Уши устали! Ты думаешь, что твои слова страшные, а на самом деле они — мусор. В общем — так. Думай до завтра, а завтра мы встретимся снова, и ты должен будешь говорить по делу, а не трепать языком. Иначе…

Несторов повернулся к двери и крикнул:

— Тарасыч, забирай пассажира!

ЭПИЛОГ

Вернувшись в камеру, Роман уселся на койку и, опустив голову на руки, закрыл глаза. Лысый, вальяжно развалившийся на своей шконке, внимательно посмотрел на него, затем поджал губы и сочувственно покивал.

— Ну как, Рома, понравилось? Это твой первый допрос?

Роман, не открывая глаз, помотал головой:

— Нет, не первый. Но в тюрьме — первый.

— Это не тюрьма, — вздохнул Лысый, — это следственный изолятор. Хотя, конечно, — все равно тюрьма. Решетки, вертухаи… Не били тебя?

— Нет, не били, — Роман открыл глаза и посмотрел на Лысого, — пока не били. Но намекнули, что если я не признаюсь, то… В общем, намекнули на тяжелую судьбу.

— Понятно, — усмехнулся Лысый, — это они умеют. Бить тоже умеют. Но тут, понимаешь, такое дело… Был бы ты никто и звать никак — они бы тебя уже сегодня отоварили. Но ты ведь знаменитость, да еще какая — певец! Поэтому боятся. А еще, ну ты сам знаешь, — за тебя ведь вся братва, и они опасаются, что если с тобой что-то случится, то все «Кресты» на уши встанут. А может быть, и не только «Кресты». О том, что ты на нарах паришься, наверняка уже вся Россия знает. Я имею в виду зэков. Так что ты не очень бойся.

— Ну, я не очень боюсь, — ответил Роман, — но все-таки немного не по себе.

— Понимаю, — кивнул Лысый.

В камере было тихо, и зэки, расположившиеся на своих койках, внимательно прислушивались к разговору Романа и Лысого.

— Чай будешь? — заботливо спросил Лысый.