Репейка

Анна чуть было не сказала: зачем вам утруждать себя, привезет ведь Лайош лекарство, — но все-таки промолчала: вдруг отцу покажется, будто ей денег жалко, какие он там потратит.

— Вам видней, как будет лучше, отец.

— Я кремень хочу купить да Лайошу чубук для трубки. Он душистый вишневый чубук любит, слышал я, как он спрашивал в кооперативе. Пусть порадуется.

— Что ж, купите, отец, а только душистый или не душистый, под конец любой чубук станет вонючий, и только. Если спозаранку выйдете, еще по холодку туда доберетесь, а там отдохнете и к вечеру дома будете.

— Так и сделаю.

— Вот аптекарь-то обрадуется. Уж и не знаю, как это у человека всегда-всегда может хорошее настроение быть? Или у него снадобье есть чудодейственное?

— Может и так, — улыбнулся мастер Ихарош, — хотя мне он сказывал, это от того, мол, что не женился.

— Ах, разбойник! — засмеялась Анна. — Пойдем, Репейка, вот твой обед.

— Ступай, песик, у тебя аппетит получше.

И Репейка не заставил себя просить.

День понемногу брел к концу. Мастер Ихарош после обеда прилег, однако заснуть не мог и вскоре поднялся. Но едва поднялся, как сразу опять потянуло в постель. Он чувствовал усталость, хотя спать не хотелось.

В другое время он бы закурил, но сейчас не тянуло и к трубке.

— Черт бы побрал это лекарство, — ворчал он про себя. — Как только нужно, так его и нет.

Он был неспокоен, словно ждал кого-то, но думать о том, что кто-то может прийти, не хотелось. Что ему делать сейчас с гостем? К беседе душа не лежит, от одной только мысли об этом потянуло ко сну.

Он задремал, сидя на стуле.

В комнате постепенно стемнело, Репейка тоже не выходил. Одни лишь часы топали по лестнице времени, да рыдала какая-то букашка в сетях паука.

«Пришла бы уж Аннуш, что ли, — подумал старик.

— Вот и прошлой ночью я провалялся в одеже, оттого такой измочаленный…»

Тело тосковало по прохладному покою постели.

Но дочь все не шла — да она никогда и не приходила в такое время, — и старый мастер сидел, сидел, чувствуя, что веселый вчерашний вечер отодвинулся в страшную даль, что был он невообразимо давно. Словно эти часы неодинаково отмеряют время…

А ведь какой хороший был вечер! Как радовался Лайош и как испугался, когда Репейка принес ему спички…

Но сейчас старый мастер не улыбнулся. Принес — ну, принес.

— Ты здесь, Репейка?

Щенок вскарабкался передними лапами на колено хозяину.

— Выйдем? — вопросительно качнулись уши. — Выйдем? Мне что-то не нравится здесь, в доме. Нехорошо здесь… что-то не так.

— Видишь, Аннуш все не идет.

— Аннуш? — Репейка выбежал к воротам, но тут же вернулся.

— Нет Аннушки, — объяснил он куцым хвостом, — никого нет, и Бодри я не видел. Может, она подстерегает Цилике…

Перед дверью заворковала горлица, на тополе зашумели воробьи, солнце покоилось уже на дальней грани и в его ослепительной печи, казалось, багровеет шлак минувших часов, которому скоро предстоит обуглиться под летучим пеплом вечера.

Но и вечер в этот день приближался словно бы с трудом. С трудом остывал воздух, с трудом разгорелась лампа, с трудом слезали ботинки… Ихарош постелил себе постель и не лег только потому, что не хотел пугать Анну. Еще подумает, что заболел, а ведь никакой хвори у него нет, просто ночь его вымотала, да вино, да сигара.

— Вот ведь осел, — сердился он на себя, — пора бы, кажется, знать. Нет, не стану ложиться и съем все, что принесет… сколько бы ни притащила. Пусть не думает, будто худо мне.

Однако Анна принесла только легкий супец с яйцом и сметаной.

— Вот что полагается на ужин кутилам! А вы уж и постелили, отец?

— Делать было нечего, вот и постелил, чего тебе возиться.

— Уж не захворали вы?

— С чего бы… и стелю себе не впервой. Надеюсь, бедного Лайоша ты не этим супом кормила?

— «Бедный» Лайош слопал на ужин целую гору рыбы, ведь полная тарелка еще оставалась… с полудня пять сдобных булок умял, а потом запил бутылочкой вина, бедняжка… сейчас сюда прийти хотел… Ну, это уж нет! Так он сейчас делает вид, будто злится. Сидит, сопит, переваривает. Ничего, скоро в постель завалится… храпом, «бедненький», картинки со стены посрывает, а я лежи, вертись с боку на бок без сна, его же не добудишься…

— Вот я тебе свисток принесу из города. Посвистишь, он и проснется.

— Значит, пойдете все-таки, отец?

— Ясно, пойду. Выйду на заре, потихоньку да полегоньку. За полтора-два часа я уж и там, а вечером домой. Аптекарь парочку анекдотов хороших расскажет… Да, слушай, а ведь суп твой вроде лекарства… Собаке что дашь?

При слове «собака» Репейка, виляя хвостом, подлетел к Анне.

— Вот он я, — сообщил куцый хвостик, — словно бы обо мне речь шла.

Аннушка ласково щелкнула Репейку по носу.

— А ты так-таки все понимаешь? Ну что ж, по крайней мере узнаешь, что сегодня постный день у тебя.

— Уж не супом ли накормить его хочешь?

— И супом тоже, но припасла я для собачки и мяса кусочек.

При слове «мясо» Репейка так и взвился, словно вскрикнул:

— Где мясо?

— Ну, пойдем.

Репейке было накрыто у двери, но он и здесь не забыл о приличиях. К пище не притронулся, пока Анна не сказала:

— Ну, ешь же!

Репейка метнулся к миске, словно то была осажденная крепость.