Репертуар русского театра. Издаваемый И. Песоцким. Третья книжка. Месяц март…

Говоря о петербургском французском театре, сочинитель статьи хвалит в г-же Аллан светскость манеров и уменье петь куплеты; последнее достоинство он заставляет ее разделять с г. Аллан; но больше этого, кажется, ничего в них не заметил. Впрочем, это произошло, вероятно, от недостатка наблюдательности или от близорукости взгляда, а совсем не от недостатка усердия: г. сочинитель хвалит г-жу Аллан со всевозможным усердием, точно так же, как и г-жу Асенкову. Это напомнило нам одно лицо в прекрасной повести графа Соллогуба «Большой свет», – именно, того господина, франта среднего общества и героя легоньких балков, который спрашивает Леонина: «Йет ву каню авек ле Чуфырин е ле Курмицын?»[7] и который, прикидываясь любителем французского театра, с таким самодовольствием повторяет: «Люблю Allan! Что это за удивительная актриса! Впрочем, надо сказать правду, и Асенкова недурна, особливо в гусарском костюме. Мы с Петрушей и Ваней всегда ее вызываем»{9}. В г. Берне «сочинитель» видит не больше, как превосходного актера в ролях буффонских или фарсах (стр. 15), простодушно не подозревая в нем истинного художника, для убеждения чего достаточно увидеть его хоть в роли графа de Miremont, в комедии Скриба «La camaraderie»[8]. Далее, сочинитель с глубоким чувством истинного дилетанта говорит, что «буфет Михайловского театра не весьма озабочен требованиями и всегда просторен» (стр. 14): кому не известно, что буфет тесно связан с искусством? По крайней мере так думает известный, и притом самый многочисленный род дилетантов искусства! Г-на Сосницкого сочинитель превозносит до небес, как великого гения сценического искусства, а в г. Мартынове видит не больше, как «отлично хорошего буффо, то есть комика, разыгрывающего не характерные, но смешные роли, карикатуры» (стр. 24). В самом деле, г. Сосницкий необыкновенно умный артист: сценический ум, при опытности и привычке к сцене, иногда делает у него незаметным недостаток вдохновения и творческого таланта, – недостаток, который особенно ощутителен в ролях, художественно созданных, как, например, в роли городничего в «Ревизоре», в которой г. Сосницкий столько же плох, сколько Щепкин превосходен. Что же до г. Мартынова, то – в добрый час молвить, в худой помолчать! – мы видим в нем золотой самородок сценического таланта, – и если г. Мартынов, не обольщаясь своими успехами, будет ревностно и бескорыстно трудиться в изучении своего искусства, не стоять на одном месте, но идти все вперед и вперед, то из него выйдет со временем нечто посущественнее многих и многих водвильных гениев Александрийского театра, – и только чуждые сфере искусства отношения, какие-нибудь camaraderies[9], могут так пристрастно унижать его природный талант…{10}

Но всего курьезнее отзывы и суждения сочинителя репертуарной статьи о наших драматических писателях. Высоко ставит он таланты гг. барона Розена, Бахтурина, Ободовского, Кукольника, Зотова, Хомякова, Грибоедова, Жандра, Хмельницкого, Загоскина, князя Шаховского; но выше всех их ставит талант – г. Н. Полевого!.. О тех он говорит по несколько строк, сему посвящает несколько столбцов. Послушайте, что говорит он о сем драматическом светиле, то есть о г. Полевом:

Гибкий ум его постигнул быстро тайну искусства, недоступную даже для многих гениев (хороши гении!..), – тайну двигать сердцами зрителей, и проч. (стр. 18 и 19).

Говоря об «Уголино», сочинитель делает следующее наблюдение:

Весьма замечательно, что противники Н. А. Полевого, не зная, как унизить «Уголино», стали утверждать, будто он почерпнул все из немецкой и италианской драмы! Укажите ж, из которой! Сличите, разберите! Клевета и только!