Репетитор

Расставшись с Еленой, я потратил довольно много времени, крутясь по Москве, чтобы определить, есть ли за мной хвост. Надо сказать, что я никогда не забывал, на всякий случай, проверяться, но пока наружного наблюдения за мной не велось. Не было его и на этот раз.

Успокоившись на этот счет, я купил сотовый телефон, вставил новую сим-карту и решил позвонить одной своей старой знакомой. Знакомую звали Людмила. Для своих – Люда, а для меня еще и Милка. Правда Люда не любила, когда я ее так называл – как корову, но терпела.

Людмила Юрьевна Обухова принадлежала к несчастной категории женщин-однолюбок. Случайно познакомившись со мной на какой-то вечеринке лет двадцать назад, она твердо сказала себе: «Этот мужчина будет моей единственной любовью на всю жизнь!», и свято придерживалась этого, в недобрый час принятого, решения. Хуже было то, что Людка сообщила об этом мне, навсегда поселив у меня чувство какой-то вины перед ней. И совсем плохо было то, что о своем решении она сказала своим родителям, превратив меня в заклятого врага всего рода Обуховых.

Правда, чтобы успокоить мать, Люда ненадолго сходила замуж и родила там дочь. Для меня же важным было то, что за прошедшие годы, она стала прекрасным врачом. В общем, Людмила Юрьевна бережно хранила свою любовь ко мне, а я этим бессовестно пользовался во время наших редких и коротких встреч.

Люда давно уже не удивлялась тому, что я, то появлялся ниоткуда, то снова исчезал в никуда. Иногда ей приходилось меня подлечивать, иногда давать приют в своей маленькой квартирке, которая осталась ей после смерти родителей. Она даже знала о моих женщинах, но все безропотно терпела и все мне прощала. Вот этой святой женщине я и позвонил.

Услыхав мелодичный голос в трубке, я нежно прочел:

До самых костей
Пробирает холод в постели —
Морозная ночь…1

– Кто это? – спросила святая женщина, не узнав меня.

– Это средневековый японский поэт-классик Ёса Бусон, – честно признался я, и продолжил:

Ночью холодной
Мне лохмотья одолжит оно,
Пугало в поле…2

– Сергей, это ты, что ли? – засмеялась Людмила.

– Это уже другой японский поэт-классик – Мацуо Басё. Тоже средневековый, – поправил ее я.

– Я так понимаю, что тебе опять негде переночевать? – опустила меня с поэтических высот на морозную московскую землю Людка.

Я обиделся.

– Ну вот. Стоило разок воспользоваться твоей жилплощадью, и ты уже считаешь меня бомжем. А я просто хотел тебя увидеть и поговорить.

– Это право надо заработать, – строго сказала Людмила.

– Я готов! Что нужно сделать – сравнять горы, вычерпать океан или, всего-навсего, положить к твоим ногам Луну с неба?

Людка обрадовано хохотнула.

– Хочу, чтобы ты сам сочинил для меня хайку, а не цитировал японцев.

Я напрягся и выдал:

По бархату розы,
Слезою скатилась капля росы.
Я вспомнил тебя…

– Это точно твое? – недоверчиво спросила Люда.

– Мое, мое, не сомневайся! Только что родил.

– Ладно, верю.

– Если веришь, тогда давай увидимся, – предложил я.

– В выходные я свободна. В субботу наведу дома порядок и в воскресенье жду тебя в гости.

5

Возвращаясь в зимних сумерках к себе на Бауманскую, я надеялся, что все неприятности этого долгого тяжелого дня позади. Однако очень скоро я убедился, что ошибаюсь.

Едва я зашел во мрак, пропахшего мочой, подъезда, как чья-то каменная ручища обхватила меня сзади за шею. В висок уперся холодный ствол и знакомый голос спокойно сказал с украинским акцентом:

– Замри, Мангуст. Если дернешься, я могу твоими мозгами испачкать себе пальто.

Я послушно застыл, ожидая, что последует дальше.

– Сейчас мы тихонечко поднимемся к тебе и поговорим, – неторопливо продолжил голос. – Нам есть о чем поговорить. Постарайся не споткнуться в темноте, иначе я тебя придушу. Договорились?

– Договорились, – прохрипел я. – На шею не дави. Не люблю…

Когда мы вышли на освещенную лестницу, Казионов чуть-чуть ослабил захват, но пистолет по-прежнему прижимал к моей голове. Поднявшись на второй этаж, я открыл дверь своей квартиры, и богатырь затащил меня внутрь. Он усадил меня на стул в единственной комнате и, заведя мои руки назад, накрепко замотал их липким скотчем. Проделав затем такую же операцию с ногами, он прикрепил мои конечности этим же скотчем к стулу. Закончив трудиться, Казионов спрятал оружие, уселся напротив и закурил. Его лицо, как обычно, ничего не выражало. Только маленькие цепкие глазки внимательно разглядывали меня. Я скромно помалкивал. Выкурив полсигареты, здоровяк заговорил:

– Мы с тобой оба профессионалы, поэтому ходить вокруг да около не буду. Скажу прямо: меня интересует – что тебе сегодня сказал Александр Александрович и почему ты его убил?

– Он не успел мне ничего сказать. Он уже был мертв, когда я приехал.

Я решил пока умолчать о том, что со мной была Елена. Мне хотелось выяснить, что известно Казионову.

– Врешь, – спокойно возразил Человек-гора.