Репетитор для Рапунцель

— Теперь шантажировать собираешься ты? — строго отчеканил Баев, мокрый от пота и растерянно до полуобморочного состояния. — Не ожидал.

— Шантажировать тебя? Да что ты! Мне просто нужна услуга. — подойдя вплотную к мужчине, я внимательно заглянул ему в глаза. Давид Баев был старше меня на двадцать с лишним лет, но до сих пор вел себя, как мальчишка. — Оставь Кристину в покое. Дай ей спокойно дышать. — мужчина странно прищурился, а глаза его загорелись. Не знаю, почему, но захотелось оправдать свои намерения. — Невозможно учиться, если к голове приставлен пистолет.

— Ладно, — согласился Баев, хотя вариантов ему я не давал. — Посмотрим, чем закончится этот месяц. Но, ты должен кое-что знать, Макс… — отойдя в сторону, мужчина сложил руки на груди, отвернувшись к окну. — Кристина помолвлена. И если ты попробуешь что-то сорвать — тут никакой компромат не поможет. За счастье дочери я готов умереть.

Давид вышел не прощаясь, хлопая дверью так, что едва не снес ее к чертовой матери. Но мои мысли были где-то далеко… Что значит "помолвлена"? Это не могло быть правдой!

Хотя… Тогда пазл бы окончательно сошелся. Вот почему она так сильно отвергала все мои намеки. Вот почему сбежала сегодня!

Сцепив зубы, я сжал кулак, пытаясь утихомирить внутреннюю злость. На себя, ее и всех вокруг! Но ничего не вышло. Сам не помню, как стол очутился на полу, а рабочий стул разлетелся на детали, ударившись о стену.

Часть 22

Кристина

Сидя в кабинке туалета на третьем этаже вуза, я сознательно прогуливала пару. Мне было настолько физически плохо, что выдержать еще и косые взгляды одногруппников казалось нереальным. Слух о том, что именно из-за меня Семена выгнали — прошелся по группе еще утром. Все молчали, но за спиной тихо ненавидели.

К тому же, была Аня. Девушка нравилась мне безумно, но… Сейчас катастрофически не хотелось никого видеть. Боялась проболтаться о чем-то важном и личном. Знать о наших странных отношениях с ректором ей совершенно не стоило!

Дверь в дамский туалет открылась, я а затаилась, не желая выдать и звука.

— Это какой-то кошмар, — послышался жалобный голос секретарши Максима Викторовича. Сюдя по тому, что вошла она одна — разговаривала с собеседником по телефону. Открыв воду, девушка громко высморкалась, после чего застонала: — Нет, ну главное баб водит он, а увольнять должны меня? Ну, что это такое, а? Может пожаловаться куда-то… — девушка затихла, а мое сердце забилось быстрее. Снова перед глазами возник образ голой барышни на столе, и тошнота подкатила к горлу. — Ты права, Светка. Он шишка большая. Об таких руки марать — себе дороже. А вообще, знаешь, если у меня один вариант…

Девушка резко замолчала, а я подпрыгнула на месте, потому что в моем кармане завибрировал телефон. Так громко, что услышала даже секретарша. Увидев номер отца, я быстро перевела его в беззвучный режим, желая дослушать речь уволенной, но так резко свернула лавочку:

— При встрече все расскажу.

Как только дверь захлопнулась, я выдохнула и все-таки подняла трубку, услышав рассерженный голос папы:

— Оставайся в своем вузе, раз так сильно надо. Но знай — наказание ты все равно получишь. До конца семестра мы не будем с мамой переводить тебе деньги на карманные расходы. — ошарашил меня он, даже не думаю поздороваться. Пока мой мозг судорожно соображал, что именно привело его к такому решению, он добавил: — И, Кристина, не забывай — учеба в столичном вузе закончится, а мы с мамой останемся. Помни, на чьей стороне ты должна быть и кого благодарить! Не позорь фамилию! Мне уже стыдно людям в глаза смотреть!

— Папа, — постаралась перебить того я, но было это нереально. — Я просто…

— Почему у Кировых дочь, как дочь? Родители гордятся ею, ставят в пример! А что нам с мамой рассказывать про тебя? Как ты по клубам шляешься, проституцией занимаешься и ночуешь в неизвестных борделях? — мужчина замер, чтобы перевести дыхание, но мне не нашлось, что сказать. Слезы подступили к глазам, руки за тряслись. Прикусив губу, я заставляла себя молчать, чтобы не сказать лишнего. — Если я с мамой заболею — вина будет только твоя. Прощай.

В трубке зазвучали гудки, а телефон выпал из рук. Подав ноги, я уткнулась носом в ладони и заплакала. Беззвучно, дабы ни один человек не мог услышать.

Было больно осознавать, что единственные родственники не будут любить тебя за малейший промах. Отец и не пытался спросить меня, как и где я провела эту ночь, но уже сделал сои выводы. Мое мнение никогда не учитывалось, оно просто казалось совершенно не важным.

Не знаю, сколько я просила так, окунувшись в прострацию и самобичевание, но привел в чувство настойчивый стук в дверь. Я не стала отвечать, после чего услышала звонок мобильного.

— Я слышу, что ты там, — постилавшаяся голос Ани, — Открывай. Обещаю, ни о чем спрашивать не буду. У меня для тебя хорошие новости.

— Не думаю, что это хороший вариант, — всхлипывая, прошептала я, вытирая слезы и приводя внешний вид в норму.