Репетиции

Задача эта оказалась непростой и потребовала хорошего землемера — в России найти его было нелегко, — потому что необходимо было не только правильно высчитать масштаб, но и подыскать соответствие Евангельским пейзажам, в частности, для Никона это представлялось едва ли не более важным, чем правильная пропорция в верстах и днях, однако схожий рельеф, хотя в общем земли Новоиерусалимского монастыря были близки к описанию Палестины в Новом Завете, имелся далеко не всегда, и тогда, чтобы добиться безусловного подобия, нужна была немалая изворотливость. Приходилось насыпать новые холмы, вырубать или, наоборот, сажать деревья, отрывать большие, похожие на озера пруды (для главного из озер, Тивериадского, построили высокую запруду и затопили часть долины Истры — Иордана). Работа эта была очень трудоемкой, но она, к удовольствию келаря, скоро окупилась: на плотине поставили несколько мельниц и машин, которые мяли и трепали лен, валяли сукна, делали бумагу, что приносило братии немалый доход.

Вообще после постройки плотины отношение келаря к Сертану улучшается; теперь, когда уже вовсю шли репетиции и Феоктист понял, что работа не стоит, Сертан отнюдь не сидит без дела, не грабит монастырь и не даром ест свой хлеб, когда Феоктист так же, как и Никон, привык каждый день ходить вдоль вешек, обозначающих земной путь Спасителя, увидел, как и где из монастырской земли возникает другая земля, как бы рождается в ней и из нее, привык, что из этой им, келарем, руководимой земли медленно, шаг за шагом рождается Святая земля, из, в сущности, обыкновенной и простой русской земли — Святая земля, это было настоящее чудо рождения, и все это делалось на его глазах и даже более того, в каждом дне этого вынашивания он принимал участие, помогал ему или видел его. С этого времени и он начинает проникаться важностью, исключительностью происходящего в Новом Иерусалиме, постепенно становится защитником и помощником Сертана.

Судя по зарисовкам в дневнике, в своих мизансценах Сертан отталкивался от картин итальянцев (которые хорошо знал, несколько лет прожив в Риме и в Милане), в первую очередь — Беллини. Расположение фигур, позы, вообще вся композиция и, что, пожалуй, еще более важно, — характеры, если они не противоречили Матфею, были взяты им оттуда. Картины были не единственным его источником, Сертан использовал и жития святых, и ту устную традицию, которая существовала в России, и апокрифы, но на первом месте были все-таки картины; даже многие типажи действующих лиц, особенно второстепенных, о которых ничего не было известно, нашел он у Беллини, и это в огромной степени облегчило, ускорило работу, которая иначе оказалась бы просто бескрайней.

Конечно, хотя была важна и типажность, и то, чем получившие роли занимались раньше (треть из его апостолов, как и в Евангелиях, рыбачила, был среди них и мытарь), главным для Сертана было другое. В дневнике он оставил короткое описание того, как шли пробы.

Сначала Сертан намечал довольно широкую группу кандидатов и, подгадав, когда кому-то из них было плохо и тяжело или он устал, или был в беде, читал ему из Евангелия слова любви и милости; он говорил ему: «Утешься, ибо Христос пришел…» — и если видел, что душа человека наполняется радостью и умилением, если видел, что слова Христа именно для него и к нему обращены, что они снимают груз горя с его плеч и этот крестьянин, явись сюда Христос, не задумываясь, пошел бы за Ним, — он брал его к себе и с чистой совестью мог сказать, что и Христос тоже взял бы его.

Недавно я писал, что и келарь скоро начал видеть, как рождается и прорастает сквозь русскую землю, прорастает, как трава, когда весной сходит снег, Святая земля, но здесь по своей прежней ненависти к Сертану он был из последних, а остальные видели это уже давно и уже научились понимать и чувствовать всю округу Обетованной землей, Израилем. Для крестьян, занятых в постановке, бывшая еще недавно раздвоенность — надо было жить в двух мирах, и в каждом действовать и существовать по-своему, то, кем они были в одной жизни, совсем не совпадало с тем. что было в другой, и их старый опыт был неприменим, часто просто мешал, — так вот это раздвоение постепенно уходит.