Репетиция Апокалипсиса

Задул свечу, легко нашёл вечно теряющийся карманный фонарь и вышел в подъезд. На какое-то время замер на лестничной площадке, пронизывая слухом двери и стены. Полное, непробиваемое безмолвие было ответом. Оно давило со всех сторон так, что сердце подпрыгивало в грудной клетке, словно пытаясь согреться. Знакомое чувство. Глубоко вдохнул, настраиваясь на спокойное приятие всего, что будет дальше. Вспомнил армию, уличные бои и то, что во время такого боя уже нельзя назвать ни страхом, ни ужасом, скорее — обострённым инстинктом самосохранения, заставляющим принимать мгновенные решения-реакции, движения, доведённые до автоматизма. Нужно ли это сейчас? Что-то внутри подсказывало — всё самое страшное уже позади.

— Может, применили какое-то сверхновое оружие? Оно убивает выборочно? — думать вслух было проще, ибо в голове жил пчелиный рой мыслей, вырвать из него одну существенную удавалось только с помощью языка, выговаривая её чуть ли не по слогам. Разговор с тишиной опять же придавал уверенности.

Улица встретила непривычным, как установил Олег, «нейтральным» теплом. Ни жарко, ни холодно, ни ветерка, чувство покоя такое, словно планета остановилась — не вращается, не плывёт по орбите.

— Статичная безвестность, — назвал он видимый мир, вглядываясь в ставшую жуткой безжизненную темноту в окнах соседних домов.

Там, откуда он ждал, скрипнула тяжёлая металлическая дверь.

— Двери скрипят — уже хорошо, — Олег продолжал разговаривать с кем-то, кто обязательно должен был его слышать. Словно на вселенский диктофон наговаривал.

Выхватил лучом фонаря приближающуюся фигуру. Сразу понял — женщина. Летний плащ, наброшенный, похоже, прямо на пеньюар. И домашние тапочки…

— Вы один? — голос, сплющенный ужасом.

— Нет, теперь нас двое, — напомнил Олег. — Моя фамилия Никонов.

— Никонов? Аня. А имя у вас есть?

— Олег.

— Вы милиционер?

— Почему вы так подумали?

— Тут апокалипсис, а у вас на лице спокойствие, как у памятника философу.

— А что, моё волнение добавит ситуации какой-либо определённости? У меня, между прочим, жена и дочь исчезли. Я не милиционер, я пенсионер, военный… Льготы, прочее…

— Жена и дочь? А у меня… сожитель. Ну… — Аня явно смутилась, — жили вместе… Постоянно… Он уже в постели лежал, я из душа вышла, на секунду отвернулась — и нет его. Сначала думала — шутка дурацкая.

— И я так думал.

— Что же произошло?

— Наши предположения не добавят ясности. Меня другое интересует: кто ещё есть, кроме нас? А то стоим тут, — Олег на секунду задумался, выискивая сравнение, — как Адам и Ева. В тапочках не холодно?

— Нет. Странно, что вообще не холодно.

— Ночь должна быть белая. Солнцестояние всё же. А тут темно. Утро наступит или нет?

— Может, перейдём на «ты»? Кому тут выкать?

— Согласен.

— И что ты собираешься делать, Олег Никонов?

— Решать проблемы по мере их поступления.

— Это как?

— Никак.

Аня посмотрела на него изучающим взглядом.

— Я думала, мы в стороне от всех этих катаклизмов. Что нас это не коснётся. Сибирь. Глухомань.

— Ага, мне это знакомо. Где-то люди гибнут, а мирные обыватели пьют пиво и смотрят футбол. Знаешь, Аня, что самое паршивое в бою?

— В бою? Так ты, наверное, из этих, которые по всем горячим точкам?..

— Из этих. Должен же был кто-то их охлаждать. Горячие точки! Придумали же. Тут вся земля проказой покрылась, а они категориями горячих точек мыслят.

— Понятно, — скривила губки Анна, — вояка, патриот и прочие прелести…

— И прочие прелести… — равнодушно согласился Никонов. — Так вот, самое паршивое в бою — осознавать, что твоя возможная смерть никому на хрен не нужна, кроме самой смерти… — Он демонстративно сплюнул себе под ноги. — Ладно, я пойду.

Девушка растерялась.

— Куда? Спать? А я? Я же боюсь одна!

— Со мной можно попасть в горячую точку. Ищи своего возлюбленного, — сухо отрезал Никонов.

— Да он на моих глазах тупо исчез! Да и не возлюбленный он мне. Прижаться не к кому было, понимаешь?! Двадцать восемь лет — а вокруг только пьяницы, идиоты и обжоры. А он внимательный и заботливый…

— Ну, началась русская исповедь первому встречному, — Олег уже стоял к Анне спиной.

— Да, а вы все — правильные и любящие — каждый со своим самоваром. Тебе не понять…

Никонов нехотя повернулся лицом к Ане, выключил фонарь.

— Что ты про меня знаешь? — с вызовом спросил он. — Может, я в сотни раз хуже тебя. Я же тебя не осуждаю. Как зовут твоего друга?

— Эльчин.

— Как?

— Эльчин. Азербайджанец он. Давно тут осел. Бизнес у него. За это тоже осуждать будешь? Что азербайджанец?

Никонов глубоко вздохнул, покачал головой от недоумения:

— Я вроде не осуждал ещё тебя. Твоё дело — с кем жить. Вон, мужики с мужиками живут. И в загс друг друга тянут. Жила и жила. Что теперь поделать. Отец Сергий меня учил, что в последние времена нормальных людей вообще почти не встретишь. Так что успокойся, не ты первая, не ты последняя. Он хоть тебя любил?

Аня печально ухмыльнулась. На глазах у неё выступили слёзы. Олег подошёл ближе и примирительно взял её за плечи.

— Ну? Теперь надо понять, что с нами.