Репетиция конца света

Услышав его голос, Ольга сначала не поверила ушам. Чудилось, до нее донесся не просто оклик, а какая-то песня, одна из тех, которые им так нравились давно-давно, еще в школе, ну, к примеру, про то, как в небе падали две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты... Или что-то такое же щемящее, невозвратимое, но незабытое – несмотря на бурную, даже буйную жизнь, несмотря на замужество, несмотря на то, что она сумела себя убедить: он для нее потерян навеки. Забыть его, забыть... чем скорей, тем лучше.

Значит, не забыла, если сразу узнала этот голос!

Не забыла первую любовь. Похоже, она однолюбка, вот ведь какая смешная история получается.

Медленно повернулась, уставилась в эти незабываемые глаза:

– Гоша?

Она так давно не произносила его имени, что в горле пересохло.

– Приветик, – сказал он, улыбаясь совершенно так же, как раньше, как там, в 13-й школе, когда он шел по лестнице, едва успевая отвечать этими мимолетными, отработанно-ослепительными улыбками на девичьи влюбленные, восторженные, ошалелые взоры. – Как жизнь?

Он изменился. Раньше его лицо лучилось улыбкой, даже когда он не улыбался, на щеках играли ямочки. Теперь щеки запали, скулы обострились. Некогда пухлогубый рот поджался. Резче выступал подбородок, а в черных волосах вроде бы даже седые волоски проблескивали. Но зато его необыкновенные глаза стали еще больше.

По-прежнему обалденно красив! Нет, он стал даже еще красивее!

– Как жизнь? Да нормально.

Ольга напряглась, остро ощутив, как изменилась по сравнению с теми временами, когда бегала за ним тощей девчонкой с голодными от любви глазами. Теперь она не тощая, вот уж нет. Никак не может прийти в форму после родов. Толстеет, кажется, даже от одного только запаха жареной картошки. Конечно, она не расплылась квашней, живот не отвисает, этого нет, однако от прежней точеной фигуры мало что осталось. Наверняка он сейчас подсчитывает все эти кардинальные изменения! Вот же черт, у Любки, которая метет что ни попадя, по-прежнему остается поджарая стать – после того, как муж годами чуть ли не силком ее на диете держал. Теперь она как будто нарочно, назло всем хочет пополнеть, а – никак. Ольга же сейчас отдала бы все на свете, чтобы поменяться с сестрой конституцией, обменом веществ – что там обеспечивает у женщин отсутствие жировых отложений на бедрах и на талии? Поменяться хотя бы на то время, что стоит рядом с ним, смотрит в его глаза... Конечно, мужу она и такая нравится, да и не только мужу. Но все ее любовники сейчас словно бы вымелись из памяти – вместе с Володей, мужем, и даже сыном Никиткой.

У Гоши в опущенной руке букет темно-бордовых, почти черных роз. Для кого эти цветы? Для кого?

– Нормально, говорю, жизнь. А у тебя?

– Да так, по-всякому, – он пожал плечами. – Слышал, у тебя семья теперь, ребенок?

Господи, как она хотела назвать сына Гошей... Но мужу это имя не нравилось. Ольга потом надолго затаила на него обиду – за то, что настоял на своем.

– Ну да. Все как у людей. А твои дела как?

– Ну, у меня как раз все не как у людей, – ответил он вроде бы с насмешкой, но лицо на миг словно окаменело. – Ладно, обо мне неинтересно. Я у тебя вот что хотел спросить...

Хотел спросить? Ольга задрожала от этих слов. Хотел спросить?! Значит, они не просто так, случайно столкнулись в проходном дворе неподалеку от ее дома? Значит, он ее ждал? Хотел ее увидеть? Почему? Зачем?

А что, если он сейчас преподнесет ей эти красивейшие, хоть и мрачноватые, розы?

Господи, ну какая она была дура, если вдруг поверила, что его привела в этот проходной двор внезапно вспыхнувшая любовь! Да, да, поверила, мол, он не замечал Ольгу, когда она была девчонкой, а стоило ей сделаться зрелой женщиной, как он... Конечно, конечно! Такое бывает только в стихах Асадова и в мексиканских сериалах. Да еще в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин».

Тем более что букет Гоша вручать Ольге явно не собирался. И смотрел-то на нее без всякой любви. С каким-то затаенным интересом, не более. С научно-исследовательским интересом – вот как можно определить выражение этого взгляда.

– Ну, спрашивай, что хотел, – буркнула она угрюмо, не в силах справиться с разочарованием.

– Слушай-ка... про Олега по-прежнему так ничего и не известно?

Сказать, что у нее подкосились ноги, – значило ничего не сказать. Сказать, что сердце пропустило один удар, а может, даже и несколько, – значило ничего не сказать! Язык мигом распух и перестал ворочаться во рту – как если бы ей перехлестнули горло удавкой. И ей тоже...

– А откуда мне что-то может быть про него известно? Пропал... Милиция ищет...

– А что говорит его жена на этот счет?

– Ты бы у нее и спросил.

– Я бы спросил, – хмыкнул Гоша. – Да к ней не подберешься. Телефон никогда не отвечает. В принципе. Такое ощущение, что он отключен.