Репетиция убийства

Ольга рассказывала, как ей стал ненавистен ее дом. Хотя сотрудники «Глории» удалили все подслушивающие устройства, Ольга все равно ощущала чужое, недоброе внимание.

— Зачем за мной следить? Что им от меня нужно? Квартира кажется мне теперь слишком большой, угрожающе огромной. Если случается вечером возвращаться домой, перед дверью я трачу по несколько минут, пытаясь унять дрожь в руках. Осторожно поворачиваю ключ в замке и быстро включаю свет в прихожей. Потом еще несколько минут стою, прислушиваясь, с открытой дверью, как бы оставляя себе путь к отступлению. Мне кажется, я схожу с ума. Время экзаменов закончилось. Все мои университетские друзья и подруги разъехались. Мне жутко и одиноко в этом доме, в этом городе. Я вас прошу, Денис, прекращайте расследование, получите отработанный гонорар. А мне поскорей надо уехать. Вот закончу некоторые дела и уеду.

Денис с удивлением слушал, как изливался этот эмоциональный поток, потом положил свою ладонь на ладонь Ольги. Она замолчала.

— Успокойтесь, Оля. Я уверен, вам ничего не грозит. У вас ведь сейчас ничего нет, взять с вас нечего.

— Да-да, совсем ничего нет.

— Вы не свидетель преступления и не носитель чужой тайны, зачем же кому-то на вас охотиться? Вы ведь ничего от меня не скрыли?

Она замахала руками:

— Нет, нет, конечно!

— Если у вас есть реальная причина опасаться за свою жизнь, говорите, не бойтесь, мы обеспечим вам охрану…

— Не надо охраны. — Стараясь не смотреть на Дениса, Ольга лихорадочно перерывала сумочку в поисках носового платка, из глаз ее капали слезы. Боюсь, что не смогу расплатиться с вами, если расследование будет продолжено.

Денис погладил ее по руке.

— Пока рано об этом говорить. Мы еще не использовали аванс, который вы нам заплатили. Так что не волнуйтесь. Расследование продолжается.

Борис Соломонович Хайкин. 25 июня

Со времени трагического инцидента в Покровском-Глебове прошло уже четыре дня, и Борис Соломонович, немного оправившись, давно приступил к работе. Работы накопилось множество, и Борису Соломоновичу приходилось допоздна просиживать за роскошным письменным столом думского кабинета, занимаясь бумагами, беседуя по телефону и принимая посетителей. Благотворный щадящий режим, предписанный когда-то Кормильцевым, приказал долго жить. И дело здесь не в том, что Борису Соломоновичу некогда было заботиться о своем здоровье и устраивать разгрузочный час, и даже не в том, что он стремился забыть о произошедшем. Дело было в первую очередь в том, что Борис Соломонович не мог себя заставить гулять в одиночестве (телохранители не в счет), без Найды, так скрашивавшей прогулки и придававшей им некое функциональное назначение (не просто так время тратится — собаку хозяин выгуливает).

Изменение режима не заставило себя долго ждать: сердце у Бориса Соломоновича снова стало побаливать, молоточки за грудиной все более уверенно занимали прежние позиции и принимались стучать в предрассветные часы, голова кружилась… Словом, все прелести напряженной депутатской жизни вернулись с лихвой.