Репин

«Благодаря своему живому, деятельному характеру, общительности и энергии Крамской имел большое влияние на всех товарищей, очутившихся теперь вдруг в очень трудных обстоятельствах. При несомненной большой талантливости, многие из них были люди робкие и бесхарактерные; они ничего, кроме Академии, не знали, и их никто еще не знал, за исключением приятелей да натурщиков. Из теплых стен Академии они в продолжение многих лет ученья почти не выходили. Теперь, поселившись по разным дешевым конуркам враздробь, они все чаще и чаще собирались у Крамского и сообща обдумывали свою дальнейшую судьбу. После долгих измышлений они пришли к заключению, что необходимо устроить, с разрешения правительства, артель художников — нечто вроде художественной фирмы, мастерской и конторы, принимающей заказы с улицы, с вывеской и утвержденным уставом. Они наняли большую квартиру в 17-й линии Васильевского острова и переехали (большая часть) туда жить вместе. И тут они сразу ожили, повеселели. Общий большой светлый зал, удобные кабинеты каждому, свое хозяйство, которое вела жена Крамского, — все это их ободрило. Жить стало веселее, появились и кое-какие заказы. Общество — это сила. Теперь у них уже не скучные коморки, где не с кем слова сказать, и от скуки, неудобства и холода не знаешь, куда уйти. Теперь они чувствовали себя еще свободней, чем в академических мастерских, и крепче ощущали свою связь и бескорыстно влияли друг на друга».

Приготовление к экзаменам. 1865. ГРМ.

«С основания артели художников Крамской был старшиной артели и вел все ее дела. Заказные работы артельщиков, по своей добросовестности и художественности, возымели большой успех у заказчиков, и в артель поступало много заказов… Заказы исполнялись так, что на академических выставках того времени группа работ артельщиков — заказные образа и портреты — занимала самое почетное место. Справедливость требует сказать, что Крамской был центром артели и имел на нее громадное влияние, просто даже личным примером… Дела их шли все лучше и лучше. Появились некоторые средства и довольство. Квартира в 17-й линии Васильевского острова оказывалась уже мала и не центральна; они перешли на угол Вознесенского проспекта и Адмиралтейской площади. Эта квартира была еще просторнее. Тут были две большие залы; окна огромные и кабинеты, мастерские очень просторные и удобные… Теперь уже многие члены летом уезжали на свои далекие родины и привозили к осени прекрасные свежие этюды, а иногда и целые картинки из народного быта. Что это бывал за всеобщий праздник! В артель, как на выставку, шли бесконечные посетители, все больше молодые художники и любители смотреть новинки. Точно что-то живое, милое, дорогое привезли и поставили перед глазами!».

«…Иногда артельщики селились на лето целой компанией в деревне, устраивали себе мастерскую из большого овина или амбара и работали здесь все лето. В такой мастерской была сделана лучшая вещь Дмитриева-Оренбургского „Утопленник в деревне“».

«…Много появлялось картин в ту возбужденную пору; они волновали общество и направляли его на путь человечности… В каждой гостиной шел дым коромыслом от самых громких споров по вопиющим вопросам жизни».

«И здесь, в общей зале-мастерской художников, кипели такие же оживленные толки и споры по поводу всевозможных общественных явлений. Прочитывались запоем новые статьи…: „Разрушение эстетики“ Антоновича, „Искусство“ Прудона, „Пушкин и Белинский“ Писарева, „Кисейная барышня“ Шелгунова, „Образование человеческого характера“ Овена, Бокль, Дрепер, Фохт, Молешот, Бюхнер и многое другое».

«А вот что дока скажет? — говорили товарищи, остановившись в разгаре спора при виде входящего Крамского».

«„Дока“ только что вернулся с какого-нибудь урока, сеанса или другого дела; видно по лицу, что в голове его большой запас свежих, животрепещущих идей и новостей; глаза возбужденно блестят, и вскоре уже страстно звучит его голос по поводу совсем нового, еще никем из них неслыханного вопроса, такого интересного, что о предыдущем споре и думать забыли».

«Наконец, по четвергам в артели открыли вечера и для гостей, по рекомендации членов-артельщиков. Собиралось от 40 до 50 человек и очень весело проводили время. Через всю залу ставился огромный стол, уставленный бумагой, красками, карандашами и всякими художественными принадлежностями. Желающий выбирал себе по вкусу материал и работал, что в голову приходило. В соседней зале на рояле кто-нибудь играл, пел. Иногда тут же вслух прочитывали серьезные статьи о выставках или об искусстве. Так, например, лекции Тэна об искусстве читались здесь переводчиком Чуйко еще до появления их в печати. Здесь же однажды Антокольский читал свой „Критический взгляд на современное искусство“. После серьезных чтений и самых разнообразных рисований следовал очень скромный, но зато очень веселый ужин. После ужина иногда даже танцевали, если бывали дамы».