Репин

В столетнюю годовщину со дня рождения Репина, когда страна еще истекала кровью в смертельной схватке с врагом, был отмечен юбилей гениального художника и на скромных выставках в разных городах побывали люди в военных гимнастерках.

В канун этого юбилея на Карельском перешейке происходили решающие бои. Километр за километром очищалось от врага шоссе вдоль финского залива, которое шло и мимо «Пенат».

Только некоторая часть советской художественной интеллигенции до последних дней жизни Репина продолжала относиться к нему недоброжелательно, не ценила творческого подвига, совершенного великим тружеником.

Отражение этих настроений проникло и в статьи, опубликованные в советской прессе после смерти Репина.

Одна из них заканчивалась такими откровенными словами:

«Человек, зачеркнувший свою биографию, умер. Пролетариат прошел мимо его могилы.

Перейдем же к очередным делам».

Но пролетариат не прошел мимо могилы своего любимого художника. И поныне советские люди стекаются к ней на поклон из самых далеких уголков нашей страны.

После того как 30 ноября 1939 года Советская Армия перешла финскую границу, дочь Репина Вера Ильинична панически бежала, захватив с собой самое ценное из художественного наследства отца.

Ценнейшие архивы Репина валялись в беспорядке — разорванные, измятые — на столах, на полу, в столовой, на террасе и даже на кухне.

Пришедшие следом за войсками научные сотрудники бережно собрали все эти документы, привели их в порядок. Они хранились в Доме-музее Репина, который просуществовал очень недолго. В 1941 году картины и документы из «Пенат» увезли.

Но в 1944 году отступающие фашисты намеренно варварски сожгли всю усадьбу Репина, и наши части застали уже пепелище.

Советские войска освободили от врага Карельский перешеек, и в канун столетнего юбилея могила Репина оказалась на родной земле.

ОДЕРЖИМОСТЬ

В семьдесят шесть лет Репин написал свой автопортрет. Вы видите лицо старого человека. Взгляд острых, пытливых глаз еще не угас, но человек, сидящий перед вами, очень устал. Жизнь — позади. И хотя художник изобразил себя старым, немощным, но в руке у него палитра, и он еще не раз, преодолевая недуги, испытает перед мольбертом счастливые, трепетные часы.

Между двумя автопортретами легла большая жизнь, наполненная тяжким, непрерывным и мученическим трудом.

С тех пор как ребенком Репин увидел акварельные краски и рисовал ими до изнеможения, пока из носа не хлынула кровь, и до того дня, когда он не мог встать с постели и, умирая, в забытьи все еще в воображении как бы писал кистью, писал своими быстрыми, порывистыми движениями, художник не знал ни одного дня покоя.

Он был предан искусству до последнего дыхания, он любил его беззаветно, очень редко любя то, что сделал сам. Но он не переставал верить, что и ему доведется когда-нибудь узнать радость от созданного своей кистью.

В заметках об искусстве Репин писал:

«И при гениальном таланте только великие труженики могут достигнуть в искусстве абсолютного совершенства форм. Эта скромная способность к труду составляет базу всякого гения».

И другой завет оставил этот великий труженик:

«Искусство любит беззаветную храбрость в художнике, безграничную дерзость его в искании новых очарований и новых откровений в безграничном мире красоты и поэзии. Оно простит автору ошибки, но никогда не простит скуки и холодности работы».

До старости сохранил Репин свежесть чувств и остроту восприятия. Он мог восторгаться причудливой игрой дыма, поднимающегося ввысь, инеем, покрывающим деревья в лесу, но больше всего он любил человека — его радости и борьбу, его страдание и счастье, его печали и смех, его порывы и увяданье. Он любил человека — его лицо, тело, движения — и жадно, неутомимо хотел всегда запечатлеть на холсте и бумаге увиденное, восхитившее, запомнившееся. Поэтому он рисовал всегда, везде, всем, что подвернется под руку. Не позволяют кистью — макнет окурок в чернильницу, но не пропустит маняще освещенного затылка, блеска пушистых волос, редкого ракурса головы или поворота тела. Никогда не мог он насытиться. Шкафы в «Пенатах», наполненные альбомами и рисунками, были свидетелями этой ненасытности.

Репин и сам признавал, что он трудолюбив. И когда однажды, взглянув на его этюд, Т. Л. Толстая воскликнула: «Как вы талантливы, Илья Ефимович!», он ответил, что не талантлив, а трудолюбив. И это не было излишней скромностью. Он действительно так думал.