Репин

«Очень я сошелся с Репиным. Как человек он мне нравится не меньше, чем как художник. Такое милое, простое, доброе и умное создание этот Илья Ефимович, и к этому еще, насколько я мог оценить, сильный характер, при видимой мягкости и даже нежности. Не говорю о том, как привлекателен уже и самый талант его. Я, кажется, писал тебе, что он начал мой портрет. Скоро будет кончен».

Писателя и художника роднила и большая близость интересов. Репин всегда много читал, следил за новинками литературы, был очень чуток к новому, талантливому. Он ценил художественные произведения, как тонкий знаток слова, который и сам был щедро одарен. До глубокой старости он мог истинно восторгаться стихами талантливых поэтов, правдивыми, умными книгами писателей.

Гаршин на художественных выставках не был случайным посетителем. Он очень любил изобразительное искусство, много писал о нем в газетах и журналах. Еще до знакомства с Репиным Гаршин написал рассказ «Глухарь», где героем был художник, изобразивший в своих картинах людей труда.

Гаршин позировал Репину и для этюда к «Ивану Грозному». Картина так его заворожила, что конец своей повести «Надежда Николаевна» он написал под влиянием новой работы художника. Лопатин убивает Бессонова копьем, очень похожим на царский посох. Кровь, много крови — это тоже свежие впечатления от картины.

Этюд в профиль с Гаршина был прообразом царевича. Когда впоследствии Репина спрашивали, почему он выбрал именно Гаршина, художник отвечал:

«Задумав картину, я всегда искал в жизни таких людей, у которых в фигуре, в чертах лица выражалось бы то, что мне нужно для моей картины. В лице Гаршина меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича».

Репин мог сказать так только после трагической гибели писателя, который в приступе психической болезни бросился в пролет лестницы.

Как ни один из этюдов Грозного не дал полностью черт человека, изображенного на картине, так и этюд с Гаршина не давал Репину окончательного решения.

Он писал еще один этюд с художника Менка, в той позе, какая придана царевичу в картине. Кое-что и от этого профиля легло на полотно.

Поза сына, правая его рука, такая изумительно пластичная, само отяжелевшее тело раненого, поддержанное отцом, очень напоминает фигуру Христа в картине Эль-Греко «Снятие с креста». Случайность? Вряд ли. Репин только что побывал в испанских музеях и, несомненно, вглядывался в картину. Он всегда замечал этого мастера, даже преклонялся перед его вечным искусством. У Эль-Греко положение тела Христа то же, только повернуто в другую сторону, так же в профиль к зрителю лежит голова, очень похожи ноздри тонкого носа и рот, да немного чем-то и все лицо, прозрачное от перенесенных страданий.

Кто знает, как в сознании художника эти впечатления, соединившись с наблюдением живой натуры и собственным воображением, создали образ умирающего царевича? Это очень сложный процесс, который даже самому творцу картины не всегда ясен. Он помнит только какие-то отдельные подробности и никогда не сможет рассказать о том, с какой постепенностью создавалось им лицо, в котором — расставанье с жизнью, последняя всепрощающая нежность к отцу-убийце. Когда был положен последний мазок, сказавший мастеру, что он сделал все?

Это были месяцы предельного человеческого напряжения. Репин вспоминает об этой поре творческого самозабвения:

«Я работал завороженный. Мне минутами становилось страшно. Я отворачивался от этой картины, прятал ее. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то гнало меня к этой картине, и я опять работал над ней».

Именно в этой картине достигло недосягаемой высоты то качество репинского искусства, в котором он и поныне остался непревзойденным — психологическая характеристика персонажей.

Попробуйте рассказать, что выражает лицо Грозного. Скорее всего Репин изобразил тот момент, когда в тиране пробуждается человек, когда с него слетает оболочка зверя и он в припадке отцовского горя зажимает смертельную рану, нанесенную им сыну.