Репортер

— Товарища зовут Миша, — пояснил Костенко. — Он посмотрит вашу дверь, поищет чужие окурочки, не святой же дух занес сюда эту записную книжку… Должны быть пальцы…

Окурков не было. Дверь не вскрывали, и я вдруг с ужасом понял, что лишь один человек мог войти сюда, кроме меня, отпереть ящик стола и положить туда книжку Штыка. Этим человеком была моя жена, Оля.

…Когда верзила уехал в управление, чтобы продолжить работу с двумя задержанными, а Костенко вызвал бригаду «науки», чтобы искать отпечатки пальцев, я отправился делать чай и яичницу: полковник признался, что смертельно голоден.

— Не помешаю? — спросил Костенко, протиснувшись следом за мной в пятиметровую кухоньку, — я терпеть не могу, когда мне смотрят в спину.

— Глядите себе, я на это не реагирую.

— Устали?

— Видимо… Но — не чувствую, напряжение держит… Сейчас сделаю глазунью и расскажу вам всю историю… Покажу мои записи, копии документов, беседы, наброски репортажа, — дело еще только разворачивается…

Я снял сковородку с конфорки, переложил глазунью на большую тарелку и повернулся к полковнику, приглашая его в комнату.

— Давайте здесь, — сказал он. — Обожаю кухни.

— Уместитесь на табуретке?

— Думаете, у меня дома на кухне кресла стоят? Ну, договаривайте.

— Я бы только просил вас выполнить то, о чем попрошу…

— Для этого надо знать, что намерены просить.

— Ваши научные эксперты, полагаю, найдут здесь отпечатки пальцев моей жены.

— И у меня б дома тоже нашли, не мудрено.

— Погодите…

— Я слушаю, слушаю…

— Дело в том, что жена ждет ребенка, живет у матери. У меня ее не было последние четыре месяца… Но сегодня, возможно…

Костенко прервал меня:

— Ну, и что я должен сделать, если мы обнаружим здесь ее пальцы?

— Ничего. Забыть об этом. Не включать в протокол.

— То есть? — Костенко удивился. — Я что-то не очень понимаю конструкцию вашего размышления…

— Правильно, — согласился я. — Не поймете до тех пор, пока я не расскажу вам всю историю…

И я рассказал о том, как получил письмо Каримова, — не я, конечно, а редакция. Рассказал о Горенкове, Кузинцове, Чурине, Русанове, Штыке — обо всем, словом, что произошло в последние дни…

Реакция Костенко оказалась странной. Напрягшись, он подался ко мне:

— Опишите-ка мне Чурина, а? Как мы говорим, дайте словесный портрет.

— Я его не видел. Только фотографии…

— Неважно. Он блондин?

— Скорее русый. Очень крупный…

— Очень крупный, говорите? — Костенко перешел к чаю. — Занятно… На подбородке вмятинка есть?

— Да. А в чем дело?

— К сожалению, не могу вам ответить, Иван Игоревич… Речь идет о служебной тайне… На данном этапе, во всяком случае. Но я не совсем понял про вашу благоверную. Договаривайте… Когда нет одного звена, вся цепь рушится.

…Полчаса назад, как только я вошел в квартиру, позвонила Лиза. Говорила быстро из автомата:

— Я с Гиви! Куда ты запропастился? На собрании все будет в порядке! Не волнуйся! Все выступят за тебя. Я — первая, чтобы снять гниль… Сейчас мы около Тамары… Сначала к ней приехал Русанов, а потом Оля с ее мамой. Видимо, с мамой, я так подумала… Высокая дама, седая, красивая, с очень большими глазами…

Это была Глафира Анатольевна, сомнений быть не могло.

— Лиза, — как можно спокойнее сказал я, — сейчас же иди к Гиви… Не будь одна ни секунды, возможно, за вами смотрят.

Она рассмеялась:

— Дорогой товарищ Шерлок Холмс, о чем ты?!

— Пожалуйста, сделай то, что я тебе говорю. И скажи Гиви, что те два парня, что сидели в кафе — помнишь, они вошли следом за ним, такие квадратные, — арестованы…

— Какие парни?!

— Они сели возле двери, один еще постоянно шаркал ногами…

Лиза вздохнула:

— Не смотрела я ни на каких парней! Я всегда на тебя смотрю… Ой, погоди, тут три человека ждут очереди, позже перезвоню…

— Лиза! — закричал я, но она положила трубку.

Выслушав меня, Костенко сокрушенно покачал головой, позвонил в управление, сказал, чтобы срочно получили фото замминистра Чурина, потом, назвав адрес Тамары, попросил немедля отправить туда группу…

— Вообще-то вы зря обо всем этом не рассказали с самого начала…

— Тогда я не имел бы права выступить с моей публикацией. В действие вступит бюрократическая машина…

— Имеет место быть, — согласился Костенко. — С одной стороны… А с другой — я волнуюсь за ваших друзей. Мужество — хорошо, безрассудство — преступно… Кстати, вы — цепко-наблюдательный человек: один из арестованных, Антипкин, действительно постоянно шаркает ногами, словно боится описаться… Выдержкой вы тоже не обделены, — я бы сразу сказал о звонке вашей приятельницы, возможно, и она ходит по лезвию бритвы… Значит, полагаете, благоверная принесла сюда записную книжку Штыка и сунула ее в ваш письменный стол?

— Никто другой этого сделать не мог. Или я, или она.

— А какой ей навар? Или — чары злодейки Тамары?

— Вы верите в гипноз, магию и прочее?

— Верю. Но с определенного рода допусками. Можно, я задам вам вопрос? Только без обид, по-мужски?

— Если этот вопрос тактичен…

— Любой вопрос тактичен, если предполагает возможность ответа. Вопрос и право на ответ — визитная карточка демократии.