Репрессированная книга: истоки явления

В сфере контроля за библиотечной книгой и чтением этот феномен проявлялся в СССР с одним нюансом: списки утаиваемых книг, как правило, росли — с каждым поворотом в политике и идеологии с библиотечных полок снимались все новые тома, — сокращение же этих проскрипций происходило в гораздо меньшей степени. В итоге утаивались совсем уж специальные издания, например от читателя скрывался сугубо специальный математический «Трактат об универсальной алгебре» английского математика и философа Альфреда Н. Уайтхеда (на английском языке!)[104] — автор этих строк еще в 1970-х гг. не мог получить его в профессорском читальном зале Государственной библиотеки имени В. И. Ленина (надо было работать в «спецхране»).

В начале 1920-х годов Н. Вержбицкий, оправдывая советскую политику ограничения свободы книги и чтения, утверждал: «Книга дождется своего „золотого века“ только в царстве свободного труда».[105]

Увы, ни этого «царства», ни этого «золотого века» читатель в советской стране так и не дождался. И если книжная культура за 70 с лишним лет правления коммунистов не угасла, то это потому, что — несмотря на все гонения — в России все же продолжали свою благородную деятельность отдельные носители и классической культуры, и русской духовности, и западного строя мысли. Им, правда, «мудрецам и поэтам, хранителям тайны и веры», пришлось, говоря словами Валерия Брюсова, унести «…зажженные светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры».[106] Но они, эти мудрецы, сумели-таки передать — пусть не полностью, пусть отчасти — свет умной книги последующим поколениям.