Репрессированные до рождения

– Давай, Саша, примерим.

Сашиной ножке было свободно в ботинке, но они были такие блестящие, красивые, с настоящими шнурками. Он пошевелил пальчиками ног, – место еще есть.

– Вот и хорошо, надолго хватит. Ты еще подрастешь, и ножка подрастет, как раз хорошо будет.

Саша хотел было их не снимать, остаться в ботинках, да мама Катя не разрешила:

– Снимай, снимай, в бараке будешь носить.

Саша с огорчение смотрел, как коробочка с ботинками скрылась вслед за конфетами.

Нищий все так же молча стоял на крыльце.

– Мама Катя, я ему дам конфетку, он, наверное, никогда их не ел.

– Эти конфеты ваши, общие, от своей порции можешь дать.

Саша, гордый от покупки настоящих магазинных ботинок, сунул руку в мешочек, нежно погладил коробку с ботинками, потом вытащил из кулечка конфетку:

– На, дедушка, кушай на здоровье.

– Спасибо, дай Бог и тебе здоровья.

Они спустились с крыльца и направились в сторону реки.

– Саша, съешь и ты хоть одну.

– Нет, мама Катя, я обещал ни одной не трогать, все привезти.

– Екатерина Васильевна, здравствуйте!

Саша и мама Катя обернулись. К ним подходила незнакомая Саше женщина. Они с мамой Катей оживленно заговорили о чем-то, что саше было совсем не нужно. Он спешил вернуться в поселок, чтобы надеть ботиночки и побежать к Шуре, пусть она посмотрит, какие они красивые.

– Мама Катя, я пойду на берег, буду катер ждать, чтобы он мимо не проплыл.

– Хорошо, хорошо. Иди и жди меня у лодки, никуда не отходи.

Саша пошел, бережно неся свои покупки. На берегу он увидел стоявшего около бревен мальчика примерно своего возраста, который беззвучно плакал. Остановился напротив.

– Почему ты плачешь?

– Больно…

– Чего больно?

– Я с доски съехал, занозы попали. Не могу вытащить.

– Нашел из-за чего плакать. Давай, вытащу.

Тот снял штанишки, и Саша увидел несколько торчащих заноз. Положил рядом торбу, наклонился, чтобы лучше видеть, и выдернул все три занозы.

– Ну, вот и все. Конфетку в бумажке хочешь?

– Хочу.

– На, возьми. У меня много есть.

– А ты чего не ешь?

– Я потерплю, пока приедем. Меня ждут Шура, Франя и Рая. Я им обещал ни одной конфетки не есть.

– Вкусная конфета. Когда мама была, она мне тоже покупала.

– А где твоя мама?

– Она заболела, опоздала на работу, ее отправили куда-то на лесоповал. Когда будет зима, она вернется.

– У меня мама тоже на лесоповале. Я ее еще не видел, но у меня пока есть вторая мама – мама Катя.

Мальчик задумался.

– Две мамы не бывает, зачем ты так ее зовешь?

– Ей нравится. Она мне обещает, когда нас НКВД отпустит, то мы сразу поедем к моей настоящей маме.

– А я, пока моей мамы нет, живу у ее сестры, она ругает меня, что я сижу у нее на шее. Никогда на ее шею даже и не думал садиться. Буду свою маму ждать.

– На еще конфетку.

– Марш домой! – раздается почти над ними сердитый голос вышедшей из барака женщины. Она подхватила мальчика на руки и пошла к стоящему поодаль бараку.

Саша спустился к берегу, присел на землю спиной к лодке. Плашкоуты были безлюдны, как и сам берег. Сплав окончился. Вдалеке с берега спускался мужчина, ведя на поводке хромающую собаку. Вот он нагнулся, что-то поднял с земли и они пошли по плашкоутам вдоль берега.

Саша, прикрытый лодкой от усиливающегося ветра, мечтал о том, как он вернется в поселок, где его ждут девочки. Мама Катя приготовит им чай из сушеных веток смородины, они позовут всех, кто живет в бараке. Саша сам будет раздавать конфеты. Их много, полный кулек, на всех хватит. Свои он есть не будет, разве что одну попробует, а сбережет для Шуры, чтобы ее угощать, ждать, когда она вырастет, и они будут жить вместе.

Откуда-то послышался жалобный вой, зовущий на помощь. Саша посмотрел вокруг – никого не видно. Вой продолжался, он становился все отчаяннее, в нем слышалась безысходность, как в прошлую зиму у того пойманного беглеца, которого избивали в комендатуре НКВД.

Саша влез на лодку, поднялся, огляделся вокруг. Вой, похожий на стон, раздавался со стороны плашкоутов. Что же это такое? И мама Катя не идет. Не выпуская из рук котомку, он побрел вдоль берега, высматривая, кто это попал в беду. Вой уже больше походил на стон:

– По-мо-ги-те… Спаси-теее…

Вдали, на плашкоуте, из-за бревен виднелось что-то похожее на голову. Саша заспешил по переходному мостику, где недавно прошли мужчина с собакой, и, рискуя поскользнуться на мокрых бревнах, шел на непрекращающийся зов о помощи. Так и есть, из воды торчит собачья голова. В холодной воде она долго не продержится. Еще не добежав до собаки, он увидел, что передними лапами она держится за бревно. Увидев Сашу, собака с надеждой на спасение умоляюще глядела в его сторону. Одной лапы у нее не было. Может, в капкан попала, или по иной причине потеряла лапу, но для охоты была не пригодна. Видимо, из-за этого ее решили утопить.

Саша так торопился, что по пути бросил на бревнах свою котомку. Вот он подбежал к ней вплотную, они встретились взглядами и… узнали друг друга. В ее глазах растерянность и мольба – СПАСИ… В глазах у Саши ужас – это была овчарка лейтенанта НКВД Смирнова.