Репрессированный ещё до зачатия

– В одно слово?

– Ну да…

– Уложим! Вот пойду куплю букварь и будем учиться!

Я сбегал вниз, в центр села. В книжный магазин.

Букварей не было.

В грусти возвращаюсь.

И вижу: два чумазика барбарисничают у нас.

В кухоньке на столе наше сало, их четвертинка.

Мама старательно подживляет аликов:

– Йижьте сало! Шо ж вы даже не попробовали?

Питухи оказались вежливыми. Пригласили меня выпить с ними.

– Мне врачи не велят! – холодно буркнул я и прошёл в другую комнатку.

Политруки[57] тут же и убрались.

– Ма! Это что за пиянисты были?

– Та я откуда знаю? Прости люды… Шли мимо, стучат в окно: «Не найдётся ли пустого стаканчика?» Я и кажу: «Та шо ж вы навстоячки да на улице? Заходьте у хату».

– Молодцы!

– Та хай выпьють! Шо мне стола жалко? Сала подала…

– Доброта хороша. Да не к алкашам!.. Ну да ладно. Проехали… Забыли… В книжном нет букварей. Но учиться мы всё равно будем!

– Будэмо, – подтвердила мама. – Читать я люблю. Як две-три буквы – учитаю слово. А як нацеплялась их цила шайка – я сразу и не скажу слово. Если перечитаю по одной буквушке… Цэ довго…

– Словом, надо учиться. Когда начнём?

– Тилько не зараз. Зараз холодно. И я ничо не запомню. Та и зараз некогда. Вот посадим картошку… Будэ тепло… Вот тоди и засядэмо мы с Толенькой за учёбищу… Та я, сынок, и сама занимаюсь. Я тоби зараз покажу, шо я за зиму написала…

Из ящичка в столе она достала измятый листок и подала мне:

– Сама писала. Безо всякой чужой всепомощи. Особо я люблю писать слово часнок…

Чеснок – шесть ног…

25 марта 1966.

Поход в гусёвку

В шесть утра пошли мы с мамой за картошкой в Гусёвку к одной тётушке.

У её погреба валялась ржавая, с дырками, немецкая каска.

– А из другой, нехудой, я кур пою, – сказала тётушка. – Врыла в землю, налью воды, и курочки попивают, важно задирая клювы. У-у, эти гады фашистские густо разбрасывались своими головами, – глухо проговорила тётушка, глядя на прогнившую каску.

Тётушка одна за три дня убрала двести пудов картошки. Заболела. Операция. Не может теперь поднять пустого ведра.

Себе в мешок мама всыпала два ведра картошки.

Я хотел нести три ведра.

– Мужику надо вдвое больше таскать, – сказала тётушка. – Он свой вес унесёт.

Я взял четыре ведра. И легко нёс. Уверил себя, что хватит сил.

Наша сила зависит не от наших мускул, а от веры в свою силу. Чем больше веры, тем больше силы.

30 апреля. Гуляки

Митя получил сто рублей премии и бежит с нею домой. Навстречу мама.

Митя рванул в кусты. Испугался, что премию отнимут?

Но уже через час, обнявшись со Степаном, гудели дуэтом у винного магазина:

Зять на тёще капусту возил,
Молодую жену в пристяжке водил…

Бросили это, затянули другое:

– Не топись, не топись в огороде баня!
Не женись, не женись дурачок Ваня!..

– Сундук слева, сундук справа –
Вот и вся моя держава! Сундуки! Сундуки!

– Калинка, малинка моя,
Где лежу, там и жинка моя…

Митя бросил петь и вздохнул:

– Что деется! Весна! Копать огороды! Сажать! За этой работой и голливуд[58] запустишь! Эха-а горе-е…

18 мая

Вернулся из Ростова. Защитил дипломную на четыре.

Защиту я запомню. Написал о ней целый фельетон.

«Мой фельетон»

Ну что может сказать в своё оправдание тот, кто не виноват?

М. Генин

Завтра – защита!

В панике я прочёсывал последние кварталы города, но рецензента, хотя бы завалящего, ни кафедра, ни Бог не посылали. Как сговорились. Ну куда ещё бежать листовки клеить?[59]

У-у, как я был зол!

Я был на грани съезда крыши.

Преподаватели почтительно встречали меня на пороге и, узнав цель моего визита, на глазах мрачнели.

Уныло слушали мой лепет утопленника, вздыхали и, глядя мимо меня на голубое майское небо, твердили одно и то же (порознь, конечно):

– Не знаю, чем вам помочь. Вот он свободен! Идите к…

– Я от него…

– Вот вам пятый адрес. Божко выручит. Придите, покажите, – лаборантка провела ребром ладони под подбородком, – и он, слово чести, вас поймёт!

Я обрадовался, как гончая, которая напала на верный след. Меня встретил красавец, похожий на Эйсебио.[60]

Я провёл рукой, как велели и где велели. Молча отдал работу и сел на ступеньки.

Он расстроился:

– Ничего. Всё обойдётся. Сходите в кино. А завтра – защищаться.

Я выполнил наказ молодого кандидата наук.

Наутро он крепко тряс мою руку, будто собирался выжать из неё что-нибудь путное.

– Молодца! Я вам отлично поставил!

– Ты сегодня? – ударил меня по плечу в знак приветствия староста Распутько.

– Сегодня.

– Кидай на бочку двадцать коп за цветы! Во-он у комиссии на столе они.

Я расчехлился на двадцать копеек и гордо сел в первом ряду.

Звонок.

Гора дипломных на красном столе.

Голос из-за спины:

– Начните с меня. Я тороплюсь.

Подбежала моя очередь.

Председатель комиссии Безбабнов безо всякого почтения взял моё сокровище. Брезгливо пролистнул и принципиально вздохнул.