Репродуктор

— В партию сейчас тебя никто не возьмет, — веско замечает Лева. — Безработный, в порту постоянно трешься… Геша, ты же взрослый человек, должен понимать, что там целая рота сидит и все протоколирует: кто пришел да что делал.

— Нерабочая часть порта у нас не закрыта для посещения, — огрызается Герман, прикладывая холодную бутылку к голове.

Лева грустно улыбается.

— Тебе не идет казаться глупее, чем ты есть. У нас и выезд не запрещен, если ты помнишь. Ладно, — Лева стучит пальцем по удостоверению сторонника. — Возьмешь вот это и завтра пойдешь устраиваться на работу.

— Куда? — ехидно интересуется Герман.

— На радио. Будешь сменным дежурным с окладом специалиста первой категории. Все уже договорено. Включил-выключил — и сидишь, примус починяешь.

— Стратегический объект хочешь мне доверить?

— А то…

Выдался на удивление безветренный, тихий вечер. В небе видна хмурая тень инфодирижабля и бледный отпечаток луны — чуть левее стелы Гагарина. Оно будто бы упало на землю и созвездия разбились на мелкие осколки. Вон там, в районе вантового моста через речку Ключ фонари пробуют собрать хвост Скорпиона, в порту лежит сплющенная Малая Медведица, а по проспекту Народовольцев — ближе к ЦУМу — растекаются Весы. Стаи звездочек кружат по городу, разлетаются по улицам и площадям, рисуя совершенно новые небесные карты. Скоро они проложат путь и сюда. Двинувшись с проспекта Матерей, зацепят площадь Космонавтики, свернут на Энтузиастов и выйдут на Академика Нестерова трассирующим пунктиром. Но это будет еще минут через тридцать, а может, даже через сорок.

Сидя на крыше Репродуктора, Герман смотрит, как город сам себе выключает свет. Город будет спать — долго и с удовольствием, видя во сне куриную ногу и разноцветные воздушные шары. И только те граждане, что выключили приемники до конца вечернего эфира, наверняка спать не будут. Сейчас они прижались к своим черным коробочкам «Связной» или «Маяк» и с ужасом-восторгом ловят шуточки Вечернего Пилота и Лики Трубецкой. Во всех приемниках города прописалась измена.

Герман перенастроил трансляцию за сорок три минуты до конца официальной программы: блок госновостей лопнул посередине, так и не появился имеющий «постоянный контакт» со слушателями Марф. Вместо него заговорил замредактора «Волны» Нагорный, он как раз заканчивал очередную серию из цикла «Курильщики».

Герман тоже хотел послушать сегодняшний эфир, но вытащенный на крышу приемник отказался работать. Может, его забивает помеха от головной антенны, черт знает. В итоге он запер главную аппаратную, а потом и весь техотсек, педантично проделал с их замками то же самое, что и со всеми остальными, после чего выбросил оставшиеся ключи и инструменты.

Уже поднявшись на крышу, он слышал, как в разных кабинетах начинают заходиться телефоны. На это Герман удовлетворенно улыбнулся. На него вдруг накатила расслабляющая волна эйфории, и все происходящее стало казаться сюжетом для развлекательного канала. Чем, собственно, и являлось.

Он надел под рубашку водолазку, а сверху накинул куртку с капюшоном. Получилось почти тепло. По крайней мере Герману не казалось, что на крыше пронзительно холодно. К тому же он уволок из буфета бутылочку водки: для этого пришлось отломать бару дверцу, но оно того стоило.

Теперь, подложив под себя найденную спецовку линейщиков и прикладываясь к «Белым росам», Герман полусонно раздумывает, как все хорошо. Стоики уверяли: «Делай что должен, и будь что будет». Ну так вот все и сделано. Все получилось.

Сейчас те, кто посмелее, уже звонят знакомым, спрашивая: «Ты слышишь?!» Кто-нибудь наверняка пишет прямо с «воздуха» на микрофон. Большой взрыв. Самый что ни на есть большой взрыв…

В стороне Гагаринской площади начинают кучковаться разноцветные огоньки. Герман прищуривается и видит, как они вытягиваются в струнку и вползают на Кораблестроителей, как растекаются по окрестным дворам и вываливаются на Нестерова. Они на любой вкус: красно-синие милицейские, белые армейские и желтые безопасников. Они слетаются на Репродуктор как разноцветные светлячки, затягивают его в светящуюся петлю. Тихо-тихо, без сирен и громкоговорителей. Почти нежно…