Пользовательские истории, которые я рисовал в своем воображении, все чаще становились правдой. И все они родились из приложения, в котором мы с Джеком когда-то показывали, что едим на завтрак. Мне больше не нужно было рассказывать сотрудникам, что то, что они делают, важно. Это и так было ясно.
В своей статье в
В конце 2010 года началась Арабская весна, и мне нужно было прояснить позицию Twitter.
Для организации выступлений активисты в арабских странах использовали Twitter и другие сервисы, такие как Facebook. Выходило, что мы были в состоянии предсказать революцию. Мы начинали замечать подъем количества твитов в определенной области и могли бы позвонить: «Эй, диктатор, а не хочешь ли ты спастись бегством?»
Внезапно, с развитием Арабской весны, все информагентства захотели, чтобы я пришел и поговорил о том, что происходит. Инстинкты подсказывали мне не делать этого. Не только потому, что я боялся выставить себя идиотом, начав рассуждать о международных делах, но и потому, что я не считал правильным торжествовать или хотя бы задумываться о том, что все это означало для нашего бизнеса. Люди гибли. Мне не хотелось приходить на телевидение, чтобы сказать: «Да, только посмотрите. Мы отличная компания!»
Мы были рады стать частью происходивших перемен, но я старался быть очень осторожным в определении нашей роли. У нас не было специалиста по связям с общественностью или кого-то в этом роде, так что де-факто мне приходилось решать, будем ли мы говорить с прессой. И я решил ни с кем из них не разговаривать. Некоторые из членов совета директоров и ближайших инвесторов восклицали что-то вроде: «Что? Ты с ума сошел? Это огромная ротация во всех мировых новостях!» И они были правы – как только мы появлялись на телевидении, то получали миллион новых подписчиков, но мне по-прежнему хотелось говорить нет всем основным информагентствам. Я не хотел раздражать их. И надеялся, что они еще заговорят когда-нибудь о Twitter, но я просто не мог подписаться на это в подобных обстоятельствах. Тогда я написал Раймонду Насеру (Raymond Nasr), моему другу и коммуникационному консультанту. Я переслал ему e-mail, который хотел отправить в ответ на запросы прессы. Он был коротким и примерно следующего содержания: «Спасибо за ваш интерес, но мы это не обсуждаем». Реймонд, который всегда отличался умением экономить слова, сказал: «Отлично. Только я бы добавил слово «
И я разослал такое электронное письмо: «Большое спасибо за предоставляемую возможность, но я не думаю, что для нас было бы уместным давать интервью или дополнительные комментарии, помимо тех, с которыми мы уже обратились к публике в блоге нашей компании».
Большинство из полученных мною ответов были «Понятно».
Когда я хотел получить работу в Blogger, я представлял себя работающим там. Я верил, что такая визуализация способна превращать мечты в реальность. Теперь, когда случаи из жизни пользователей, о которых я фантазировал, становились правдой, я чувствовал себя будто во сне наяву. Все быстро становилось слишком серьезным. Внезапно нам пришлось выбирать, как взаимодействовать с правительством.
Время от времени на каждом сайте нужно проводить профилактические работы. Каждый раз мы вывешивали предупреждающее объявление для пользователей. Однако в июне 2009 года, разместив обычное предупреждение о профилактике, мы немедленно получили в ответ около сотни звонков и писем со словами: «Вы не можете отключить сервис сейчас! В Иране запланирована демонстрация». Иранское правительство отключило другие средства коммуникации, и Twitter остался единственным работающим инструментом.
Из всех полученных по этому поводу писем особенно выделялось одно. Оно пришло от члена нашего совета директоров. Сотрудники правительства США прислали ему записку, и он переправил ее нам с пометкой «Для информации».
Государственный департамент не хотел, чтобы мы отключались на профилактику.