Решающие войны в истории

За последующие несколько дней Верховное командование стало более жизнерадостным и даже оптимистичным, когда узнало, что за вклиниванием в линию Гинденбурга не последовало настоящего прорыва фронта. Еще больше надежды несли доклады об ослаблении натиска союзных атак, особенно о слабом использовании ими благоприятно сложившейся обстановки. Людендорф все еще желал перемирия, но только для того, чтобы дать войскам передохнуть — как прелюдия к дальнейшему сопротивлению, а также чтобы обеспечить безопасный отход на более короткую линию обороны. 17 октября ему даже казалось, что он сможет сделать это и без передышки. Причина была не в том, что изменилась ситуация, а в том, что он пересмотрел свое впечатление о ней. Она никогда не была столь плохой, какой он рисовал себе 29 сентября. Но его первое впечатление сейчас уже распространилось во всех политических кругах и в обществе Германии, как распространяются круги, когда в пруд бросишь камешек. «Внутренний фронт» начал трещать позже, но рушился он быстрее, чем воюющий фронт.

23 октября президент Вильсон ответил на германское предложение о мире нотой, которая фактически требовала безусловной капитуляции. Людендорф хотел продолжать борьбу в надежде, что успешная оборона границ Германии сможет охладить наступательный порыв союзников. Но ситуация вышла из-под его контроля, воля нации к сопротивлению была подорвана, и его совет был поставлен под сомнение. 26 октября он был вынужден подать в отставку.

Затем в течение 36 часов канцлер Макс Баденский находился в коме из-за передозировки снотворного. Когда он вернулся в свой кабинет 3 ноября, были получены сообщения, что капитулировала не только Турция, но и Австро-Венгрия. «Задняя дверь» была открыта. На следующий день в Германии разразилась революция, быстро охватившая всю страну, причем пожар ее (притом что начало мирных переговоров задерживалось) раздувался нежеланием кайзера Вильгельма II отречься от престола. Единственным шансом был компромисс с революционерами, и 9 ноября принц Макс передал полномочия социалисту Эберту. Германские полномочные представители на переговорах о перемирии уже были у Фоша. В пять часов утра 11 ноября они подписали условия соглашения; в 11:00 война была завершена.

Исход войны был окончательно решен 29 сентября, решен в умах германского командования, когда оно пришло к выводу, что война проиграна. Людендорф и его соратники тогда «раскололись», и звук этот стал отражаться эхом, пока не прозвучал во всей Германии. Ничто не могло приглушить его или остановить. Командование могло привести свои нервы в порядок, фактическое военное положение могло улучшиться, но состояние боевого духа, как всегда это бывает в войне, было решающим.

Среди главных причин капитуляции Германии блокада, похоже, обретает все большее и большее значение по мере того, как под все более ярким светом послевоенных лет рассеивается туман войны.

Если бы не блокада, немецкие войска смогли бы в течение длительного времени оказывать упорное сопротивление на своих государственных границах при непременном условии отсутствия революции. Потому что если бы даже немецкий народ, единодушно встав на защиту собственной земли, оказался в состоянии остановить наступление союзных армий, то неизбежный конец был бы только отсрочен вследствие блокады, осуществляемой военно-морскими силами Англии, ее вечным оружием.

Но в ускорении капитуляции, в том, что война не перешла в 1919 год, в первую очередь заслуга военных операций. Этот вывод совсем не обязательно или даже естественно не подразумевает того, что в момент перемирия германская военная мощь была сломлена или ее армии были наголову разбиты, ни того, что перемирие стало ошибочной уступкой. Хроника последних «ста дней», когда ее просеиваешь, скорее подтверждает незабываемый урок, что истинная цель в войне — это мышление враждебных тебе правителей, а не группировок их войск; что баланс между победой и поражением зависит от ментальных впечатлений и лишь косвенно — от физических ударов. Именно шок от того, что застали врасплох, и ощущение своей беспомощности, неспособности отразить предстоящие стратегические удары — вот что потрясло нервную систему Людендорфа больше, чем потеря пленными, утрата артиллерии или квадратных километров территории.