Решающий шаг

Гарустов соглашался со всеми доводами, но затем, вспомнив холодный блеск Валечкиных глаз, каждый раз нервно вздрагивал и отказывал наотрез, заявляя, что квартиры у него ни единой нету. Бились с ним, бились, так ни к чему не пришли и приняли, наконец, решение выделить Михайловым квартиру из резерва города, обязав начальника пароходства возместить впоследствии этот урон.

Так случилось, что еще до возвращения «Гордого» Валентина Трофимовна получила ордер на новую квартиру в центре. Казалось, она все рассчитала верно и могла торжествовать победу.

И все же, как выяснилось, одного обстоятельства она не учла…

Ничего не скажешь, хороша моя хваленая интуиция! Вот тебе и светлое исключение из грустного правила… А все мое дурацкое стремление романтизировать кого угодно! Глаза, видите ли, у Валюши требовательные, и вся она такая целеустремленная… Недурно устремилась, нечего сказать! Нет уж, буфетчица, она буфетчица и есть!

— Вы осуждаете меня? — прозвучал тихий вопрос.

— Осуждаю, — твердо ответил я.

— Не надо было рассказывать… Считаете, я это, как тунеядка какая, задумала, что в этом поступке я вся и есть? Вспомните, я же вам сразу сказала: наваждение это было, затмение на меня накатило, неужели не ясно… Да не появись тогда Боренька со своим магом, мне ничего такого и в голову не пришло бы! А тут я вдруг увидела сразу всю операцию, от начала до конца, и поняла, как интересно будет ее провести, и сколько в ней риска, конечно, тоже поняла, но ведь это, может, самое интересное в жизни — рисковать! Или вы никогда не рискуете? Ну да, вы же в газете работаете… И в молодости охоты не было?

В молодости?

Тут меня и осенило. Молодость, говорит она? Как же я сразу не понял! Мальчишество, вот что это такое! Конечно же мальчишество — соответствующего слова для женщин в русском языке не существует почему-то, женщин раскрепостили до предела, а слова не придумали. Зловредное, с душком, с фальшивинкой, но, в сущности, мальчишество. Кровь играет… Лихой кавалерийский налет — авось, авось, авось — цокают копыта, — на кого налет, на своих? Разведка боем — вызываю огонь на себя — не всякий посмеет. Прогулочка по жердочке над пропастью — сорвешься, костей не соберешь. И все это не ради бравады — ради своего гнезда, ради справедливого, с точки зрения семьи, дела. Валька же отчаянная, оторви да брось, в чем же ей эту отчаянность проявить? Вырвать что-то сверх нормы на базе — разве это поступок для сильной натуры, переживание для неуемного молодого существа? Разве это масштаб? Не всякой женщине дано счастье раненых с поля боя под огнем вытаскивать и чувствовать себя при этом матерью всех скорбящих…

Но Валентине я о своих мыслях ничего не сказал.

— А корысть? — строго спросил я. — Корысть ты, конечно, исключаешь? Корысти не было?

— Была, наверное… — пробормотала она. — Хотя вообще-то я — не жадная…

— Не жадная?! — я старался заглушить в себе все голоса, оправдывавшие хоть отчасти ее поступок. — А в комнате у вас что делается?! Да вам потому и тесно, что от барахла не продохнуть!

Мелкая месть.

— В нашей комнате нет ничего лишнего, — отрезала Валя. Глаза ее погасли, голос звучал глухо. — А что вещи хорошие, так мне еще мама говорила, что плохие вещи только богачи покупают — добротные дольше служат…

— Но тебе же все мало!

— Значит, вы все-таки думаете, что я такая же, как все…

— Ну, знаешь, если бы все такие номера откалывали!

— Не надо так, вы же прекрасно меня поняли… Я имею в виду жадность к барахлу, которая людей дурманит…

— Не знаю, какие страсти в твоей душе клокочут, не могу судить. Но ты на шантаж пошла — а это само за себя говорит.

— Шантаж… Вот и Виталя…

Когда Виталий Георгиевич Михайлов возвращался из плавания, ему полагалась торжественная встреча; отсутствовал он два дня или два месяца, значения не имело.

Ритуал был таков. Шагнув из коридора в комнату, Михайлов оставался стоять у порога, а члены его небольшой семьи, имевшиеся в данный момент в наличии, с визгом кидались ему на шею и висели там, болтая ногами, до тех пор, пока счастливый отец и муж неверными шагами — выручала привычка брести по взлетающей из-под ног каждую минуту в новом направлении палубе — не переносил свои сокровища на диван, куда они и рушились все вместе. Правда, в последнее время, если на шее старшего механика оказывались разом трое — мальчишки-то подросли, нагуляли вес, — случалось, «пирамида» не выдерживала, и тогда тут же, у двери, на полу возникала особая скульптурная группа, широко известная под названием куча мала.