Республика Августа

Посреди этих волнений наступил конец 23 г. Никто, даже сам Август, не понял истинной важности этого года и вызванного голодом народного волнения, которое снова толкнуло государство к диктатуре, в то время как в начале года болезнь Августа направляла его к более строгим республиканским формам. Власть издавать эдикты, поспешно вотированная сенатом посреди криков голодной черни, есть зерно, из которого вышла деспотическая монархия. Это сперва совсем маленькое растение скоро сделалось могучим кустом и наконец гигантским деревом, которое покрыло своими ветвями всю империю. Но, что вполне естественно, современники, занятые только настоящим, не имели об этом никакого представления. У них, впрочем, достаточно было непосредственных забот, чтобы не слишком думать об отдаленном будущем. В начале 22 г. Марцелл захворал той же болезнью, от которой едва не умер в предыдущем году Август; но на этот раз Антоний Муза тщетно пытался применить лечение холодными ваннами: Марцелл, единственный мужской потомок Цезаря, умер.[234] Меры, которые принял curator annonae, и новый урожай постепенно прекратили голод; народ успокаивался; Август был затруднен своей полудиктатурой, с которой он не знал, что делать, или, скорее, которой он не хотел давать никакого употребления, в то время как оба избранных цензора, Мунаций и Павел, потерпели полную неудачу в своей миссии. Они начали свою деятельность ссорами, Павел вскоре умер, а Мунаций, со своей стороны, был человеком слишком порочным для того, чтобы исправлять нравы других; поэтому ни тот ни другой ничего не сделали.[235] Это было новым разочарованием для пуританской партии, раздражение которой было уже столь велико. Август обеспокоился им и, для того чтобы оно не вышло из границ, счел необходимым загладить хотя отчасти скандальную небрежность обоих цензоров, воспользовавшись своей полудиктаторской властью[236] против наиболее важных злоупотреблений. Он запретил всадникам и сыновьям сенаторов появляться на сцене; он запретил некоторые публичные банкеты, а для других ограничил сумму издержек; чтобы воспрепятствовать магистратам соперничать в том, кто дает наиболее роскошные игры, он поручил заботу об играх преторам; он назначил каждому из них известную помощь из сумм казначейства и определил для каждого одни и те же издержки; он ограничил число гладиаторов и занялся организацией команд для тушения пожаров, понимая, что нельзя заставлять народ оставлять гореть свои дома под тем предлогом, что аристократии ненавистен Эгнаций Руф, хотя сам критиковал действия Руфа. Он поручил тушить пожары курульным эдилам, дав им шестьсот рабов, т. е. штат более многочисленный, чем они до тех пор имели.[237]

Процесс Прима

Тем временем между демократами и аристократами снова началась такая ожесточенная борьба по поводу Прима, что они втянули в нее Августа, желавшего оставаться беспристрастным зрителем. Прим не мог отрицать, что предпринял свою экспедицию без разрешения сената, но в свою защиту то говорил, что действует по приказанию Августа, т. е. главнокомандующего, то — что по приказанию Марцелла.[238] Очевидно, Прим выдумывал эти оправдания, ибо не осмелился вызвать Августа свидетелем,[239] но он надеялся, что Август не опровергнет его. Впрочем, обвинители Прима так мало рассчитывали на поддержку Августа, что также не осмелились вызвать его в качестве свидетеля; все дело зависело от этого свидетеля, которого и обвинители и защитники ежедневно встречали на форуме и которого никто не хотел спросить. Но в день процесса Август сам явился перед трибуналом и в своем свидетельском показании утверждал, вопреки словам защитников, что он не давал никакого приказания правителю Македонии.[240] Август, таким образом, прибавил осуждение Прима к серии уступок, при помощи которых старался заставить знать забыть о проскрипциях, Филиппах, конфискациях, погибели семейства Помпея и тирании триумвирата. И знать так обрадовалась этому вмешательству Августа, что сейчас же заставила сенат дать ему право созывать заседания сената по его желанию, как если бы он был консулом.[241]

Заговор Цепиона и Мурены