Республика Ночь

– Мой город мертв, – прохрипел Иехония. – Мой народ в рабстве, а сам я не знаю иной судьбы, кроме как миска жидкого отвара из пальмовых корней, которую швыряют в лицо. Неужели ты думаешь победить меня угрозами? Я слишком слаб. И умру от пыток прежде, чем ты успеешь что-то узнать.

Царевича не смутил отказ, Мардук полностью продумал ход беседы. Ласково обняв правителя Иудеи за плечи, он с неожиданным пылом поцеловал его в грязную щеку. Тот с удивлением и опаской отстранился.

– Понимаю, о мелех[51] – переменил тон царевич – с угрожающего на почтительный. – Но если тебе безразлична своя судьба, подумай тогда о других. Десятки тысяч рабов лелеют проклятие в адрес Вавилона и открыто радуются тому, что оно сбудется. Ты можешь молчать и далее, но если мой отец узнает… он велит убить всех – детей, женщин, стариков. А я не скажу даже слова в их защиту, ибо не хочу видеть кровь в снах. Отец обещал: в случае любого заговора каждый десятый из твоего племени будет казнен, закопан в землю. А он находит заговоры всюду. Задумайся, благородный мелех, хочешь ли ты смерти своих невинных подданных?

Брови на изможденном лице Иехонии дрогнули, и царевич не без удовольствия заметил, что добился нужного результата. Надо ковать железо, пока горячо; броня пленного мелеха треснула, расширяем щель.

– Мой отец уже стар и болен, – шепотом заметил Мардук, оглядываясь на дверь. – Пройдет год или два; я окажусь на троне Дракона, и мои статуи пронесут по Дороге Процессий через Врата Иштар. Как только это произойдет… клянусь богами, я отблагодарю тебя за услугу. Забудь о подземелье, я отведу тебе комнату во дворце. Сниму с твоего тела нищенское рубище и заверну в ткани финикийских купцов. Слуги доставят к обеду яства с моего стола. Я поставлю твой престол в Тронном зале выше других царей-вассалов, чтобы все видели, как я возлюбил тебя.

…Рубцы на месте глаз Иехонии налились кровью.

– Ты не понимаешь, царевич. От того, что я тебе расскажу, ничего не изменится. Проклятие ха-гадоля нельзя остановить: Вавилон и его зиккураты падут. При всем желании… ты не в силах этому помешать.

Мардук почувствовал страшный озноб – словно за шиворот ему вывалили целую кучу ледышек. Поежившись, он обхватил трясущиеся плечи руками. Царевич ждал признания, он готовился вырвать его из губ пленника лестью, посулами, клещами – но никак не ожидал, что получит настолько легко. Подошва сандалии расплющила не успевшую убежать ящерицу.

– Даже если и так, – отвернувшись от мелеха, борясь с искушением вцепиться ему в горло, произнес Мардук. – Я хочу знать, п о ч е м у это происходит. Дело не только в кровавых снах. Совсем недавно я видел, как мой друг превратился в жуткое чудовище: если бы я сам хотел создать демона, то не додумался бы до такого облика. Ты можешь мне не верить… он перерезал себе горло на моих глазах, но не умер. Отец считает, я одурманен ядом. Однако я знаю: никакого яда нет. Мой приятель обернулся демоном с бледной кожей, жаждущим крови… Хорошо, пусть проклятие не остановится. Я обещаю, ты в любом случае получишь то, о чем я говорил. Я не испытаю радости, если уничтожу тебя. Что сделано, то сделано, Иехония. Отец зря пришел в Ерушалаим.

Молчание Иехонии длилось долго. Мардук терпеливо ждал.

– Первый раз мы сдали Ерушалаим без боя, – с трудом проглотив комок в горле, вымолвил слепой царь. – Думали, спасем мирных людей. Мой отец явился к Навуходоносору с дарами, но тот приказал отрубить ему голову.[52] На трон вавилоняне посадили меня – властитель Бавеля вообразил, что я буду до конца жизни благодарен ему за отцеубийство. Однако я отказался быть «вавилонской тенью», и он вернулся. Город снова пал без сопротивления. Запоздалая покорность не помогла: вырвав мои глаза в качестве урока за ослушание, вавилоняне увезли меня в плен – так же, как и десять тысяч знатных заложников-иудеев. Престол Ерушалаима, ставший вавилонской игрушкой, занял мой дядя Седекия. В ночь, предшествующую падению столицы,[53] я вызвал Навина – одного из главных ха-гадолей, то есть первосвященников Синедриона…

Иехония закашлялся, и Мардук втиснул в его руку кубок с вином. Глотнув жидкость, которая по цвету напоминала кровь, мелех продолжил рассказ.