Республика Ночь

– Госзаказ под создание ужастиков – это, конечно, кровь с ясного неба, – пожевал он омертвелыми губами. – Но мы забыли один аспект: а как оценят наше кино на фестивалях типа Каннского? Хочу поспорить насчет ориентации на Голливуд, мессиры. У американцев давно потеряна свежая кровь, они ползут по скользкому полю штамповок. Какой последний клевый ужастик пришел оттуда? «Полдень» по книге Стефани Майер? Романтик-соплизм о любви между людьми и вампирами; не привлекли к съемкам даже историков-людоведов. По человеческим понятиям, любовь к трупу – это акт некрофилии. Далее – «30 ночей одного дня». Орды людей нападают на город вампиров в светлое время суток, а те не могут выйти на улицу, ибо в аптеке кончились запасы крема от загара, сучье солнце сжигает лица. Запомнился лишь один классный момент – человеческая девочка-изверг мочит упырей из освященного гвоздемета. А вспомните европейскую классику! Черно-белого и немого «Носферату» с незабвенным Максом Шре-ком особенно в сцене убийства человеком несчастного графа Орлока? Вурдалаки теряли сознание в кинотеатрах, одну принцессу вырвало кровью – ее дедушка погиб точно так же от рук охотников за вампирами. Мессиры, бабло баблом… но давайте не забывать, что зрительской душе требуются вливания чистейшего зла, желательно без вредных примесей. Запомните – если в фильме нет морей крови, кишок, вытянутых через анус, и треснутого черепа с мозгами, то его ценность в культуре – НУЛЕВАЯ. А уж изображать людей нормальными существами, которые влюблялись в упырей, – это ни в какие ворота не лезет.

…При слове «<носферату» Теодор Фонарчик вздрогнул и повернул лицо в сторону двери. Это прошло незамеченым: режиссерская тусовка взорвалась хвалебным воем. Робкий звон колокольчика обер-продюсера утонул в общем шуме. Пользуясь суматохой, Фонарчик отошел в угол, под прикрытие розового танка. – Прислонившись к гусенице цвета дамского белья, режиссер достал из кармана сотовый. Ладонь легла на динамик; Теодор отыскал на дисплее нужную букву – «Б». Трубку сняли, но с другого конца провода не раздалось «<алло» или «<слушаю». Просто злобное, холодное молчание.

– Это Фонарчик, из павильона «<УпырьCinema»… – прошептал режиссер.

– Рад слышать, – проскрипел динамик, и Теодор ясно представил себе говорящего – долговязую, нескладную фигуру в черном пальто. – Скажи мне, у тебя все готово насчет завтра? Ты сумеешь организовать то, что требуется?

Фонарчик сглотнул: он ощущал голод, во рту появился вкус крови.

– Даже не сомневайтесь, – заверил он. – О, неужели средство уже у вас? Не могу дождаться того часа, когда прикоснусь к бутылочке. Знали бы вы, как я ненавижу здешнее сборище бездарностей и зазнавшихся фанфаронов.

– А тебя-то кто любит после «<Безлюдного острова»? – бесцеремонно заявила трубка. – Знаешь, ты поразительно заколебал – во всех своих фильмах играть. Впрочем, к делу это не относится. Жди звонка. Час X наступит в полночь.

…Отключив телефон, Фонарчик вернулся к стульям. Обер-продюсер, сжимая пальцами виски лысой головы, уже не пытался участвовать в дискуссии. Перебивая друг друга, режиссеры спорили по поводу сюжетов, презрения к Голливуду и низменной роли бабла в становлении высокой культуры.

Глава VIII. Клуб «20 костей» (Глубокий день, проспект Архимагов)