Храм Божьего Провидения тоже был массивной, бетонной глыбой. К ее строительству Республику обязывало специальное постановление от 17 марта 1921 года: это было как гласило указанное постановление "исполнение обета, данного Четырехлетним Сеймом" в качестве выражения благодарности для небесных сил за Конституцию 3 мая. Перед храмом расстилалось Поле Славы, называемое еще Форумом, ассоциацию которого к Римскому Форуму делаа очевидной колоннада Национальной Библиотеки. Именно там стояла триумфальная арка, на которой перечислялись места великих польских побед. Имелась там – а как же – и надпись "Берлин 1939". Названия улиц в этом районе (Первой Бригады, Второй Бригады, Кадровых Стрельцов, Дружинников, Голубого Солдата и тому подобное) ассоциировались исключительно с так называемыми деяниями Независимости.
Боже ж ты мой, - писал Витольд Гомбрович в Дневниках из чудом спасенной Польши, - это районище, площадище, ибо районом всего этого назвать ну никак нельзя – это есть нечто такое, что с человеком ничего общего не имеет. Это потрошит из человека все человеческое и наполняет, словно воздушный шар, сжатым национальным воздухом. Идет человек по этой улице, думая еще о себе, как о человеке, и тут бело человеку делается, пусто, бело-бело от всей этой пустоты, никаковски, и шаг за шагом он в воздушный шар превращается – и вот он уже не человек. Воздушный шар, заполняемый патриотизмом, телесность которого такой порции патриотизма вынести уже не может и вот сейчас от него – бабах! – и лопнет. Идет человек по этому Району Маршала Пилсудского, по этому РМП, тротуар, каблук, пусто, пусто, углы прямые, бетон, каблук, бетон, величие, величавищие, величиезавр, все далеко, стены далеко одна от другой, пространства тут масса, а вот дышать нечем. Пространства полно, а давит! Гнетет хуже, чем давней архитектуре стены каменных доходных домов. Сатурн на монуиенте словно мстительный Сатурн, как Уран, Нептун, Плутон, а потом – дорога широкая, затопленная в белом космосе пустоты. Громадный Дед на памятнике, нечеловеческий, совершенно не такой, чем был, не такой, чем мы его запомнили. Ну да, Пилсудский был ворчуном, но мог – пускай и осторожно – кулаком стукнуть – так ведь этот страх перед этим стуком, перед грубостью – как раз и делал его человечным. То, что от страха из пистолета палил, чудом себе в лоб не попал в Енджееве, когда с легионерами границу Королевства переходил, то, что от страха трясся в школе на Праге во время майского покушения. Это его человечным делало. И еще то, что опал, что ругался, что блядями прозывал. А тут – Рыдз из него божество сотворил, и сам теперь, словно Август под Цезарем, на божественность претендует.