Республика ШКИД (большой сборник)

— Нет, без извинений. Отправляйтесь вон из школы, а через месяц пусть зайдут ваши матери. Скажите спасибо, что я не отправил вас в реформаторий.

И, повернувшись, он зашагал в апартаменты Эланлюм.

Пантелеев проводил его взглядом и, хлопнув по плечу Сашку, сказал:

— Идем, Недотыкомка.

* * *

— Домой я идти не могу, — сказал Сашка.

— И мне не улыбается, — хмуро пробасил Пантелеев.

Они сидели во дворе, на сосновой поленнице, где накануне разговаривали с Эланлюм.

День клонился к концу. Серые тучи бежали по небу, обгоняли одна другую и рассыпались мелкими каплями дождя.

Сашка сидел, как женщина, сомкнув колени и подперев ладонью щеку. На коленях у него лежал маленький серый узелок.

В узелке было два носовых платка, книжка афоризмов Козьмы Пруткова и первый том «Капитала».

Сашка сжал руками узелок, поднял голову и вздохнул.

— Чего вздыхать? — сказал Ленька. — Вздохами делу не поможешь. Надо кумекать, что и как. Домой ведь не пойдем?

— Нет, — вздохнул Сашка.

— Ну, так надо искать логова, где бы можно было кимарить.

— Да, — согласился Сашка.

Товарищи задумались.

— Есть, — сказал Ленька. — Эврика! Во флигеле под лестницей есть каморка, хряем туда…

Они встали и пошли к флигелю. В лестнице, по которой они вчера поднимались на крышу, несколько ступенек провалилось, и образовалась щель.

Товарищи пролезли через нее и очутились в узкой темной каморке. Ленька зажег спичку… Желтоватый огонек млел и мигал в тумане. Оглядев помещение, товарищи поежились.

Кирпичные стены каморки были слизисты от сырости… Коричневый мох свисал с них рваными клочьями… На полу были навалены старые матрацы, рваные и грязные… Ноги вязли в серой, слипшейся от сырости мочале…

— Комфогт относительный, — сказал Пантелеев, и, хотя произнес он это с усмешкой, голос его прозвучал глухо и неприятно.

— Противно спать на этой гадости, — поморщился Сашка и ткнул ногой в мочальную груду.

— Что же делать? Ничего, брат, привыкай.

Ленька, которому приходилось в жизни ночевать и не в таких трущобах, подав пример, подавил отвращение и опустился на мокрое, неуютное ложе.

За ним улегся и Сашка.

Немного поговорили. Разговоры были грустные и все сводились к безвыходности создавшегося положения.

Потом заснули и проспали часов шесть. Разбудили яркий свет и грубый голос, будивший их. Сламщики очнулись и вскочили.

В отверстие на потолке просовывалась чья-то голова и рука, державшая фонарь.

— Вставай, вставай! Ишь улыглысь…

Это был Мефтахудын.

Товарищи окончательно проснулись и сидели, уныло позевывая.

— Жалко тебе, что ли? — протянул Ленька.

— Ны жалко, а ныльзя… Выктор Николайч сказал: обыщи вэсь дом, если сыпят — витащи.

— Сволочь, — пробурчал Сашка.

— И ваабще здесь спать нельзя.

— Почему нельзя? — спросил Пыльников.

— Сыпчики ходят.

— Какие сыпчики? — удивился Сашка.

— Сыпчики… С шпалырами и вынтовками.

— Сыщики, наверное, — решил Ленька. — Он нас запугать хочет. Нет, Мефтахудын, — обратился он к сторожу. — Мы отсюда не уйдем… Идти нам некуда.

Мефтахудын немного посопел, потом голова и рука с фонарем скрылись, и сапоги татарина застучали по лестнице вниз.

Товарищи снова улеглись. Засыпать было уже труднее. В каморку пробрался холод, сламщики дрожали, лежа под Сашкиным пальто и под двумя рваными, мокрыми тюфякями.

— Разведем огонь, — предложил Ленька.

— Что ты! — испугался Пыльников. — Тут солома и все… Нет, еще пожар натворим.

— Глупости.

Ленька вылез из-под груды матрацев и принялся расчищать мочалку, пока не обнажился грязный каменный пол.

Тогда он положил на середину образовавшегося круга небольшой пучок мочалы и зажег спичку. Просыревшая насквозь мочала не зажигалась.

— У тебя нет бумаги? — спросил Пантелеев.

— Нет, — ответил Сашка, — у меня книги, а книги рвать жалко.

Ленька порылся за пазухой и вытащил бумажный сверток.

— Это что? — спросил Сашка.

— Генрих Гейне, — протянул Ленька жалким голосом и в темноте грустно улыбнулся.

Он скомкал один лист и поджег его. Пламя лизнуло бумагу, погасло, задымилось и снова вспыхнуло.

— Двигайся сюда, — сказал Ленька.

Сашка подвинулся.

Они сожгли почти весь перевод Гейне, когда на лестнице раздались шаги. Ленька обжег ладони, в мгновение погасив костер.

В отверстие снова просунулась рука с фонарем и на этот раз уже две головы. Раздался голос Сашкеца:

— Эй вы, гуси лапчатые! Вылезайте!

Пыльников и Пантелеев прижались к стене и молчали.

— Ну, живо!

— Лезем, — шепнул Ленька.

По одному они вылезли через отверстие на лестницу. Вылезли заспанные и грязные, облипшие мокрой мочалой и соломой.

Ничего не сказали и стали спускаться вниз.

Сашкец и Мефтахудын проводили их до ворот. Сашкец стоял, всунув рукав в рукав, и ежился.

— Нехорошо, дядя Саша, — сказал Пыльников.

— Что ж делать, голубчики. — распоряжение Виктора Николаевича, — ответил Алникпоп. И, затворяя калитку, добавил: — Счастливо!

На улице было холодно и темно.

Фонари уже погасли, луны не было, и звезды неярко мигали в просветах туч.

Сашка и Ленька медленно шли по темному большому проспекту. Прошли мимо залитого огнями ресторана.

— Сволочи, — буркнул Сашка.

Это относилось к нэпманам, которые пировали в этот поздний ночной час.