Республика ШКИД (большой сборник)

– Прекрасно, — сказал Викниксор и защелкал себя по виску. — Но все-таки, ребята, это решительно не дает вам права устраивать вакханалии, подобные описанной здесь. — Викниксор похлопал по крышке «Летописи». — Весь класс переводится в пятый разряд, — объявил он. — В субботу экскурсия вашего класса в порт отменяется…

Мы взвыли:

– Виктор Николаевич! Несправедливо!

– Простите!

– Пожалуйста, Виктор Николаевич!

Викниксор поднял руку. Это обозначало: «Кончено! Разговор исчерпан».

Но тут, засверкав стеклами очков, выступил Александр Николаевич Попов, наш отделенный воспитатель.

– Виктор Николаевич, — сказал он. — Довожу до вашего сведения, что случаи, подобные этому, имели место и в других отделениях. Например, во втором отделении Сапожников записал четырех воспитанников за отказ рисовать его профиль. Третьего дня мне жаловался Володя Козлов из первого класса, будто бы Сапожников грозил сослать его в Лавру — за это же самое, за отказ рисовать профиль. Простите, но этот человек или ненормальный, или негодяй.

Викниксор насупился, помрачнел и барабанил по коленкоровой крышке «Летописи». Уши его шевелились. Это случалось всегда, когда он чересчур волновался.

– Прекрасно, — сказал наконец Викниксор. — Сапожников будет снят с работы. С этой минуты он уже не числится больше в наших штатах. — Побарабанив еще немного, Викниксор добавил: — Приговор отменяется.

Мы долго и дружно кричали «ура». Мы бесновались, вскакивали, хлопали в ладоши и за неимением шапок подкидывали к потолку свои книги, тетради и письменные принадлежности.

Наконец Викниксор поднял руку.

– Кончено. Разговор исчерпан.

В радужном, праздничном настроении мы приступили к «текущим делам».

Через два дня, в субботу, состоялась экскурсия на Канонерский остров. Утром после чая мы строились во дворе в пары, когда в воротах показалась величественная фигура Василия Петровича. Он приблизился к нам, улыбнулся и дружелюбно поклонился.

– Здравствуйте, друзья мои, — сказал он.

– До свиданья, друг мой, — ответили мы.

Мы могли бы ответить иначе, покрепче, но поблизости стоял Алникпоп и строго сверкал очками.

География с изюмом

Однажды в перемену к нам в класс ворвался третьеклассник Курочка.

– Ребята, послушайте, вы видели нового халдея?

– Нет, — сказали мы. — А что такое?

– Увидите, — засмеялся Курочка.

– А что такое? — поинтересовались мы. — Заика? Трехглазый? Двухголовый?

– Нет, — сказал Курочка. — Обжора.

– Ну-у, — разочарованно протянули мы. Потому что обжорство вовсе не казалось нам интересным, достойным внимания качеством. Мы сами прекрасно и даже мастерски умели есть. К сожалению, наши способности пропадали даром: наш ежедневный паек стоил всего двадцать четыре копейки золотом и очень легко умещался на самом дне самого мелкого желудка.

– Он у нас только что на уроке был, — продолжал Курочка. — Потеха!

– А что он преподает? — спросил Янкель.

– Что преподает? — переспросил Курочка. — А черт его знает. Ей-богу, не знаю.

Курочка добился своего. Мы с любопытством стали ждать появления нового халдея.

Он пришел к нам на четвертый урок.

Толстенный, бегемотообразный, он и без предупреждения развеселил бы нас. А тут, после загадочных рассказов Курочки, мы просто покатились со смеху.

– Наше вам! — прокричал Японец. — Наше вам, гиппопотам!..

Тряхнув двойным подбородком, новый халдей грузно опустился на стул, который, как нам показалось, жалобно застонал под его десятипудовой тушей.

Лицо халдея лоснилось и улыбалось.

– Смеетесь? — сказал он. — Ну, смейтесь. После обеда хорошо посмеяться.

– Мы еще не обедали! — закричал Мамочка.

– Нет? — удивился толстяк. — А когда же вы обедаете?

– После ужина.

– Шутишь, — улыбнулся толстяк. — Ужин бывает вечером, а обед днем. — Он хохотал вместе с нами.

– У нас, понимаете ли, свои обычаи, — сказал Цыган. — Представьте себе, мы обедаем в три часа ночи.

– Ну? — удивился халдей и, нахмурившись, добавил: — Я ведь узнаю, ты меня не обманешь…

– Почему вы такой толстый? — крикнул Горбушка.

– Толстый? — захохотал толстяк. — Это я-то толстый? Чепуха какая. Вот лет семь-восемь тому назад я действительно был толстый. — Он ласково погладил себя по животу. — Я тогда ел много.

– А сейчас?

– А сейчас мало. Сейчас я вот что ем каждый день. — Он придвинулся вместе со столом и стулом поближе к нам и стал считать по пальцам: — Утром четыре стакана чаю и два с половиной фунта ситного с изюмом.

– Так! — воскликнули мы.

– На завтрак одну или две котлетки, стакан молока и фунт ситного с изюмом.

– Так, — сказали мы.

– На обед, разумеется, супчик какой-нибудь, жаркое картофельное, манная каша, кофе и фунт-полтора ситного с изюмом.

– Так, — с завистью сказали мы.

– На ужин я пью чай и ем тот же проклятый ситный с изюмом. Перед сном выпиваю молока и ситного съедаю… самое большее с фунт.

– Бедняга! — воскликнул Янкель. — Как же вы только живете? Голодаете небось?

– Голодаю, — сознался халдей. — Если б я не голодал, я бы к вам в преподаватели не нанялся.

– Кстати, — сказал Янкель. — А что вы будете у нас преподавать?

– Эту… — сказал толстяк. — Как ее… Географию.

Он усмехнулся, проглотил слюни и продолжал: