Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре

Буду исходить из простой констатации, проверенной преподавательским и исследовательским опытом: на двух разных берегах Рейна литературу читают, рассматривают неодинаково. Разные ценности, разные методы, разные выводы. Так, моим немецким коллегам известно, как трудно объяснять студентам Раймона Кено или группу УЛИПО: они кажутся слишком «легковесными», так как склонны к насмешке и пародии, слишком сосредоточены на форме и вообще на стиле. Также и некоторые другие писатели и течения «плохо идут» — символизм, сюрреализм, еще кое-какие. Зато можно отметить (оставаясь в рамках литературы XX века) несомненный интерес к так называемым тематическим произведениям, к идейной литературе, необязательно политически ангажированной: в первую очередь это Камю, Сартр (но также, впрочем, и Ионеско, Беккет или «новый роман», а значит причины следует искать и в чем-то еще; часто свою роль играет языковая, дидактическая или идеологическая легкость восприятия) [16]. Напротив того, охотно говорят о склонности немцев к этическим вопросам, к религиозному, социальному, общечеловеческому содержанию произведений. Литературный критик из журнала «Цайт» Андреас Кильб однажды даже счел нужным подвергнуть осуждению «Gesinnungs"asthetik», присущую, по его мнению, многим немецким писателям. Эта «эстетика добросовестности» (слово почти не поддается переводу, настолько оно, видимо, связано с немецкими реалиями) предпочитает сообщение, даже тезисность в ущерб форме, письму. Наиболее завершенными ее примерами могли бы быть Бёлль и Ленц. Позднее той же логике следовала дискуссия вокруг романа Гюнтера Грасса «Ein weites Feld»: ценность литературного произведения меряется прежде всего его способностью выражать злободневные проблемы [17]. Столь же красноречив случай Эрнста Юнгера — самым расхождением вызываемых им реакций: в Германии не без оснований подчеркивают реакционную мистику его творчества, которое дышит огнем, мрамором и кровью, тогда как во Франции, по крайней мере среди части ее интеллектуалов, Юнгеру воздают должное как писателю-стилисту [18].

Из этих разрозненных впечатлений (а в примерах здесь нет недостатка) можно, не притязая на научную строгость, вывести возможность некоторого исходного разграничения: по одну сторону — подчеркивание писательского умения или компетенции, важность подписи автора и удостоверение его индивидуальности; по другую — внимание скорее к этической стороне дела, к художественному посланию (а не замыслу), зовущему к себе читателя и удостоверяющему некоторое коллективное бытие. Теперь можно изложить тезис, на котором основано мое скромное рассуждение. По ту и другую сторону Рейна имеется два глубинных течения — я чуть не сказал вместе с Фуко: две эпистемы, — которые хоть и не исключают друг друга, но отдают предпочтение в одном случае писателю как определенному способу высказыватьмир посредством языка, фигур, формы, а в другом случае — читателю как определенному способу бытьв мире посредством идеи, смысла, «Gehalt’a». Эта альтернатива — не столько чистая антиномия, сколько вопрос меры и акцента: письмо выражает некоторый стиль, самое большее, некоторую позу черезпроизведение, тогда как чтение ведет по ту сторонупроизведения, к поискам смысла.

Можно указать и другие аспекты этого сопоставления: образец (классический, католический, национальный) против исключения (романтического, протестантского, федерального); правило, мера, вообще «манеры» — против оригинальности, крайности, даже гениальности; моральная норма,психологическая интроспекция — против религиозного, этического, философского вопрошания;форма или содержание; а следовательно, литература как игра слов, самоотражение, иллюзия нереальности — и, напротив, литература как ответственность слов, достижение достоверности и забота о реальности; last but not least, самый статус литературного факта — в одном случае это привилегированное выражение национальной идентичности, а в другом — дело эрудиции или культурного отличия, то есть нечто «миноритарное» и «музейное» [19]. (Не говоря уже о некоторых предрассудках, например, касающихся языка: французский язык слывет ясным и конкретным, то есть литературным, немецкий же якобы непрозрачный и абстрактный, одним словом философский.) [20]

Вопросы литературы