Уникальность, которая приписывалась интеллектуалам на протяжении последнего столетия во французском обществе, позволила им считать себя преемниками аристократии, наследниками «национального благородства». «Прирожденные герцоги республики», «аристократы во граде», ставшие таковыми не по наследству, но исключительно благодаря личным качествам и заслугам, — такими хотели бы и по сей день видеть себя даже те, кто, как, например, Пьер Нора, понимает, что время интеллектуалов безвозвратно истекло.
Я верю в то, что есть особая историческая традиция, которая делает феномен интеллектуала «франко-французским» особенно сильно потому, что он связан с рождением демократии. Я думаю, что интеллектуалы продолжают играть роль аристократии, которая умерла при рождении демократии. И меня поражает тот факт, что слово «интеллектуал» возникает во Франции во время дела Дрейфуса, а именно тогда, когда аристократия окончательно лишилась политической власти, которой она обладала до начала III Республики. (…) И это тоже дополнительное обстоятельство, которое придает французским интеллектуалам ощущение аристократов во граде, давая им некоторые привилегии, свободу, право на особые отношения с властью, а также на особое отношение к материальной жизни и к деньгам. Отношения интеллектуалов с властью столь же сложные, как те, которые были у власти с аристократи
ей, — размышляет на эту тему Пьер Нора.
Неудивительно поэтому, что история французских интеллектуалов, о которой написаны тома, давно превратилась в самостоятельный домен исследований, соперничающий по своему значению с интеллектуальной историей. В сочинениях ряда авторов, начиная с Шарля Пеги, Даниеля Галеви, Поля Бенишу и заканчивая Мишелем Виноком и Жаном-Франсуа Сиринелли, пытавшихся разгадать загадку этого «французского чуда», собрано все, что известно о французских интеллектуалах прошлого и настоящего
[523]. Не утруждая себя длительными изысканиями, читатель может в мельчайших подробностях узнать о том, как идея, понятие и социальный тип интеллектуала рождаются во время дела Дрейфуса [524]. О том, как находящийся в зените славы и признанный при жизни классиком французской литературы писатель Эмиль Золя выступил в защиту безвестного капитана Дрейфуса. О том, как Франция распалась на два враждующих лагеря в то утро, когда было опубликовано знаменитое обращение «Я обвиняю». Об антидрейфусарах, считавших необходимым пожертвовать жизнью одного, пусть невинно осужденного, во имя сохранения национального согласия, доверия общества к власти и морального авторитета Франции, и о дрейфусарах, объединивших вокруг себя интеллектуальный цвет Парижа тех лет [525], сплоченных моральным чувством, преданностью идеалам демократии и идее защиты личности от несправедливостей общества. О том, как поведение Эмиля Золя в ходе дела Дрейфуса подало пример особого поведения и особой роли писателя в обществе, создав парадигму интеллектуала — признанного творца или мыслителя, способного поставить на карту свое общественное положение и свой авторитет ради торжества объективности и справедливости. О великом предтече Золя, к которому возводят генеалогию французских интеллектуалов — Вольтере, также выступившем в защиту невинно осужденного. О той колоссальной роли, которую играли интеллектуалы в истории Франции XX века — Андре Мальро и Поль Валери, Альбер Камю и Жан-Поль Сартр, Раймон Арон и Клод Леви-Стросс, Ролан Барт и Мишель Фуко, Пьер Бурдье и…