Читаем Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре полностью

Политический дебют Ламартина в 1831 году оказался неудачным. Он потерпел полное поражение на выборах, и этому немало способствовала его слава легитимистского поэта. Чувствуя себя уязвленным, он говорит о намерении оставить политику и принимается за поэму «Жослен. Дневник деревенского священника», задуманную как «эпопея внутренней жизни человека». Однако его отречение от политики было кратковременным. В 1833 году он вновь выставляет свою кандидатуру на выборах и на этот раз наконец становится депутатом Национального собрания. С этого начинается стремительная политическая карьера автора знаменитого «Уединения» (этим стихотворением открываются «Поэтические медитации» Ламартина). Правда, вначале среди депутатов он чувствует себя в одиночестве, а они воспринимают его как «комету, движущуюся по неизвестной пока орбите»[377]. Тем не менее в новоявленном депутате крепнет сознание того, что его место — в центре политической жизни, и в действительности он проявляет себя как деятельный и неутомимый политик. Его успехам на государственной стезе способствует систематическое изучение им экономики и социальных проблем, а также блестящий ораторский дар.

В начале 1840-х годов с Ламартином связывают свои планы немецкие младогегельянцы, жившие тогда в Париже. В их среде возникает идея создания немецко-французского журнала «Deutsch-Französische Jahrbucher». Инициаторы идеи немецкий писатель Арнольд Руге и молодой Карл Маркс хотели привлечь к участию в этом деле многих французов: Ламартина, Жорж Санд, П. Леру, Ламенне, Л. Блана, П.-Ж. Прудона, В. Консидерана. В 1844 году вышел первый и единственный номер журнала, подготовленный только немцами, так как французы не поддержали этого начинания, хотя Ламартин считал франко-германский интеллектуальный альянс «возвышенной и священной идеей»[378]. Расхождения между Ламартином и младогегельянцами касались общей концепции социализма и коммунизма, религии, методов борьбы, но главным было отношение к собственности. Э. Кабе тщетно надеялся обратить Ламартина в коммунистическую «веру», особенно после написания им «Мирной Марсельезы» (1841). Это стихотворение дало повод газете «National» назвать Ламартина «императором коммунистов»[379]. Вскоре между Кабе и Ламартином развернулась полемика, в ходе которой обнаружилось принципиальное несогласие Ламартина с идеями коммунизма.

Апогеем политической карьеры Ламартина станет февраль 1848 года, когда после отречения Луи-Филиппа он выступает против регентства герцогини Орлеанской и участвует в создании Временного правительства только что провозглашенной Второй республики. Практически он и возглавляет это правительство (формально председателем правительства был избран ветеран двух революций — 1789 и 1830 гг. — Дюпон де Л’Эр). Когда возникла угроза, что Временное правительство может быть разогнано сторонниками более радикальных методов революции, Ламартин произносит свою знаменитую речь, в которой напоминает об ужасах террора, призывает избегать крайних мер и отстаивает трехцветное знамя в качестве символа новой Республики — в противоположность красному, которое представляется ему знаком насилия и кровопролития. В этот момент Ламартин — едва ли не самый влиятельный государственный деятель во Франции, но после июня 1848 года его роль в управлении событиями ослабевает, и когда в декабре 1848 года он выставит свою кандидатуру на президентских выборах, он получит очень мало голосов (президентом станет Луи-Наполеон Бонапарт), а в Законодательное собрание 1849 года он и вовсе не будет избран.

Литературное творчество Ламартина после «Жослена» (1836) и «Падения ангела» (1838) развивается под знаком политических проблем. В его сборнике 1839 года «Поэтические созерцания» слышен голос политического деятеля и гражданина. Ламартин хочет, чтобы этот голос звучал в унисон «большому хору человечества». В стихотворении «Утопия» он говорит, что для размышлений необходимо обособиться от толпы, но, чтобы действовать, нужно слиться с ней, и человек способен и на то и на другое. Высшее стремление поэта теперь — примирить или даже слить воедино мысль и действие, искусство и политическую активность.

Ламартин мечтал стать «Бонапартом слова» и стал им как поэт и как политический оратор. Практическую деятельность на государственном поприще он дополняет публикацией исторических трудов, среди которых самые значительные — «История жирондистов» (1847) и «История революции 1848 года» (1849). Это были сочинения, ориентированные именно на текущие политические дела. Автор пытается соотнести политику с историей Революции 1789 года, чтобы извлечь «урок» из трагических ошибок тех, кого считал подлинными героями революции: в его представлении это были жирондисты — умеренные политические деятели, которым принадлежала власть после свержения монархии в 1792 году и которые в большинстве своем были уничтожены якобинцами. Ламартин преклоняется перед жирондистами как перед священными жертвами революции и свой долг видит в том, чтобы действовать в их духе, но не повторять их ошибок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология