Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре

Материализм в нормальном случае сопровождает эти сциентистские устремления. Надо заметить, что общая атмосфера в академической среде Парижа не позволяет быть откровенным идеалистом. Это связано и с сильной антиклерикальной традицией, и с «марксистским прошлым» большинства французских интеллектуалов. Идеализм и сегодня, несмотря на спад влияния марксизма, остается словом, способным пригвоздить коллегу к позорному столбу. Но и крайний материализм до недавнего времени выглядел неприлично: его укоренению мешали свойственный многим направлениям исследований интерес к ментальности и конструктивизм[535]. Напротив, убежденность в материальной природе изучаемого наложила глубокий отпечаток на ряд подходов прагматической парадигмы. Этому способствовало усвоение модели когнитивных наук, где господствуют естественнонаучные представления об укорененности мышления в физиологии. Представители когнитивных наук — активные проводники идей прагматической парадигмы — остро сожалеют о неспособности коллег из социальных наук до конца проникнуться их материалистическим пафосом:

Исследователи в области социальных наук, к сожалению, обладают дуалистическим видением, а именно, что социальные науки и естественные науки не принадлежат к одному миру. Они считают, что диалог между ними невозможен, за исключением нескольких специальных областей, таких как искусственный интеллект. Они считают, что нет связи между реальностью физической и социальной. Конечно, нельзя пытаться редуцировать социальную сферу к физической, но нельзя также отрицать наличие связей. Почему социальные науки остаются настолько закрыты для естественных наук, я не знаю. Например, взять Жан-Пьера Шанжо. Он очень интересный человек, но социальные исследователи с ним не хотят ничего обсуждать, потому что он интересуется нейронами. Но он также интересуется моралью, живописью… Конечно, для этого диалога сегодня не очень подходящие условия. Сказать «надо быть материалистами» еще не значит убедить людей, —

рассуждает Бернар Конен.

Нужно учесть, что главное в модели познания, которую предложили Шанжо и его коллеги, состоит в представлении о мышлении как о цепи электрических разрядов, приводящих к возбуждению нейронов головного мозга. Мозг рассматривается как суперкомпьютер, где нейроны выполняют функцию микропроцессоров. Поскольку обнаружение связи работы нейронов с гормональной системой привело Шанжо и его соратников к построению модели мозга-железы, которая выделяет в виде химических молекул человеческие эмоции, некоторое замешательство со стороны коллег — представителей социальных наук кажется неудивительным. О крайности материализма, исповедуемого новаторами — представителями когнитивных наук, позволяет судить следующее высказывание:

Я хочу сказать вам вещь, которая может показаться идиотизмом. Мы все являемся приматами. 94 % генов мы делим с шимпанзе, но у нас больше нейронов. Мы приматы, но мы пишем историю приматов, а именно историю культуры. Важно попытаться воссоздать картину физической и культурной эволюции, потому что в определенный момент фактор культуры начинает играть важную роль в естественном отборе, —

продолжает Бернар Конен[536].