Республика Земшара

Он встал из-за стола, с наслаждением потянулся, прошел к окну и присел на подоконник, отодвинув одинокий цветочный горшок с засохшим цветком. То ли какой-то тайный знак, то ли напрочь забыли поливать несчастное растение. Стряхнул пепел в горшок, не хотелось возвращаться к столу за пепельницей.

Когда это началось лично для него? Можно точно сказать - в 1925 году, когда в составе группы проверяющих от Генерального штаба они выезжали на Дальний Восток. Там, на КВЖД, он волей случая встретился и разговорился со скромным путейским инженером товарищем Устряловым, чьи идеи пали на благотворную почву и в конце концов привели к сегодняшней смене вех. В начале было слово. И слово, по-устряловски, звучало как «самодержавие».

- Методами капиталистического хозяйства, даже в обличье новой экономической политики, в атмосфере коммунистической Европы сильной России не сделать. Необходимо принять «социалистические» меры хозяйственного возрождения. А для этого неизбежен отказ от конституционной монархии и возвращение к самодержавию. Требуется влить в самодержавие новую кровь, сделать его, не побоюсь этого слова, большевистским самодержавием, - говорил Устрялов, когда они сначала сидели у него дома, а затем Тухачевский предложил перебраться в литерный поезд Военной комиссии да еще пригласить на беседу генерал-полковника Верховского.

- И не надо бояться большевизма, - говорил Устрялов, нисколько не смущаясь золотопогонной аудитории. - Допустим тот невероятный случай, что в октябре семнадцатого вместо Славной революции в ходе переворота власть получили бы Ленин и его партия, - тут Верховский странно хмыкнул, и лишь позже Тухачевский понял: генерала поразила проницательность гостя, впрочем, такова Россия - пророки отечества рядятся в неподходящие одежды самых заурядных персонажей, например, инженеров-путейцев, - так вот, рано или поздно большевики всей логикой истории должны были бы продолжить державное развитие страны. Идеал мировой революции годится для космополитичной Европы, для нас любой большевизм в конечном счете обращается в самодержавие.

- Я знаком с экономической программой Ленина, - ответил Устрялову Верховский, чем изрядно озадачил Тухачевского, не подозревавшего в начальнике столь разносторонних интересов. - Он предлагает то, что мы, военные, называем мобилизационной экономикой или даже - экономикой военного коммунизма, если пользоваться марксистскими терминами. В семнадцатом, когда крестьяне отказались продавать хлеб по фиксированным государством ценам и возникла угроза голодных бунтов в Петрограде, царь и правительство все равно не решились изъять хлеб по продразверстке, что и привело к февральской катастрофе. Почему вы считаете, что экономический рывок может получиться у большевиков, если гипотетически допустить вручение им права сформировать правительство и проводить политику ускоренной индустриализации?

- Сегодняшний крестьянин уже не тот, - Устрялов отвечал быстро и уверенно, тем самым показывая и доказывая тщательность проработки своих идей. - Он разбогател, разжирел на «ножницах цен», на нэпе, на сплошной механизации сельского хозяйства, на импортных поставках тракторов и экспорте своей продукции в индустриальную Европу. Его детей возят в школы, их самих обучают грамоте летучие отряды Пролеткульта, их семьи пользуют земские врачи, а жены рожают в восприимных покоях. Нет, такой фермер больше не возьмется за вилы. Как не взялся за ружье европейский буржуа, когда пролетарская революция сковырнула его с тела истории.

Но как только потом, много позже понял Михаил Николаевич: самое главное в его жизни оказалось сказано не в литерном поезде, а когда он вызвался проводить Устрялова домой. В голове странным рефреном крутились сказанные Верховским слова: «Мы вновь вступили в период российской истории, когда армия и флот, ее единственные союзники, играют самую активную роль в обеспечении политической стабильности. Это повтор эпохи дворцовых переворотов, но, как говорят марксисты, на более высоком витке исторической спирали». Устрялов задержался на пороге дома, внимательно посмотрел на Михаила Николаевича и сказал то, что могло предназначаться только ему - самому молодому генералу российской армии:

- Идет диктатор, Михаил Николаевич, идет, не звеня шпорами, не гремя саблей, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет «голубиной походкой», «неслышной поступью». Он рождается вне всяких «заговоров», он зреет в сердцах и недрах сознания.

Звонок телефона заставил Михаила Николаевича оторваться от воспоминаний, посмотреть на стол, где теснились аппараты различных форм и цветов, определить тот, что осмелился нарушить тишину, а затем, почти нервно сунув окурок в горшок, стремительным шагом дойти до источника звонка и сорвать трубку, вжав внезапно вспотевшей ладонью в ухо.

Телефон экстренных сообщений.

Значит, где-то и что-то пошло не так, как планировалось. Понимание того, что в операциях подобной скрытости и масштаба всегда что-то идет не так, как планировалось, отнюдь не успокаивало.

- Тухачевский.