Реставратор

– Спасибо, Анна Сергеевна, – проговорила очаровательная соседка и, сверкнув на Олега светло-серыми, с легкой голубизной, глазами, встала. Елки-палки, держись, Олежка, рост у нее тоже самое как раз такой, как Чернов предпочитал у женщин – выше среднего, но не долговязая, где-то в районе метра семидесяти – метра семидесяти пяти. Может, даже чуть больше за счет обуви, но это уже не важно, теперь он знал, что любит именно такой рост.

– Я послала договор на принтер, надеюсь, что шефу понравится. – Девушка тряхнула волосами, словно чувствуя, что у Олега от этого темнеет в глазах, и направилась к двери. – А если у него будут замечания, снова придется вас потревожить.

– Ну что ты, Илсочка, в любое время! Какие могут быть между нами счеты? – низким грудным голосом ответила пожилая сотрудница. – У нас здесь прямо бюро добрых услуг, хочешь – договора отстукивай, хочешь лыжные палки чини.

При этих словах обладательница чудесного имени, полуобернувшись, бросила удивленно-оскорбленный взгляд на сварливую женщину. Ничего не сказав, вышла. Олег проводил Илсу глазами, тоскливо посмотрел на дверь, вздохнул. Сердито нахмурившись, принялся за работу.

Черт бы тебя побрал, ведьма старая, одной фразой все настроение испортила. Бывают же такие вредные бабки! Как будто сама молодой не была. А может, карга потому и ворчит, что завидует? Завидует молодости, завидует тому, что и в юные годы такой красивой не была? Ну конечно, можно поспорить, неприязнь пожилой сотрудницы объясняется именно этим. Еще бы ей не завидовать – ведь таких красивых, как эта светлоглазка, Олег еще не встречал.

Откровенно говоря, Олег был влюбчив и девушек своей девушек своей мечты встречал регулярно, примерно раз в три месяца, иногда и чаше, но в последнее время что-то на красавиц ему не везло. Точнее красавицы были, вот только не задерживались они у Олега, день, два, от силы неделя и отношения заканчивались. Скучные они какие-то стали. Депрессия, что ли, всех накрыла? А ведь как раньше все здорово было!

Дела шли, денег море, квартира, машина, что еще нужно для того, чтобы беспрепятственно следовать зову природы? Только избранница. Или подходящая кандидатка. Их в Москве великое множество, и любвеобильная натура Чернова просто не могла смириться с тем, что столько чаровниц в Москве еще не дождались его внимания и ласки. Он часто менял подружек. Ему нравились разные: брюнетки, блондинки, шатенки. Вот такие русоволосые, как Илса, тоже очень нравились. И темно-русоволосые и светло, все нравились! Лишь бы фигурка была хорошая, как у латиноамериканок или итальянок, но ни в коем случае не как у манекенщиц. Этим, из-за худобы, Олег называл их дистрофичками, место в больнице, а не на подиуме! Женские ноги, как он говорил, должны быть красивые, рельефные (только ради бога без целлюлита), такие, какие бывают у профессиональных танцовщиц или спортсменок. Естественно, без перегибов – бедра велосипедисток или конькобежек Олег старался не вспоминать даже во сне! Лишь убедившись, что нижняя часть у девушки безупречна, он переводил взгляд на лицо. Симпатичная мордашка да в придачу тонкая талия и плоский живот – это было как раз то самое, от чего у Олега начиналось усиленное сердцебиение и просыпались древние инстинкты. А если при этом еще и грудь присутствует – песня, да и только! Упругая округлость, как раз под его ладонь, завершала картину – все, перед Олежкой богиня! Та, о которой он грезил всю жизнь!

Увидев такую, Чернов терял голову. Сон, покой, чувство реальности, все это и еще многое другое переставало для него существовать. Зато взамен приходило вдохновение. Влюбленность давала толчок его творческой природе, и он начинал рисовать. Рука словно сама собой летала над листом бумаги, штрих ложился к штриху, и постепенно появлялась картина. Настоящая картина, сильная, такая, от которой у тех, кто ее видел, дух захватывало. Правда, видеть ее могли только избранные. Олег не любил показывать свои работы. Он и сам не мог объяснить почему, просто чувствовал, что его творения не для праздного взгляда, не для выставок. И что самое поразительное, писал Олег вовсе не портрет очередной красотки. Если бы она, эта самая красотка, увидела, на что вдохновила художника, это стало бы для нее потрясением. На бумаге – Олег обычно использовал не традиционный холст, а простой ватман, а еще чаще обычную писчую, ту что всегда был под рукой, – появлялись существа, которых никто и вообразить не мог. Он рисовал монстров. Мускулистые, часто глыбоподобные и почти всегда страшные, они до смерти пугали всякого, кто пытался хоть краешком глаза подсмотреть через плечо мастера и увидеть, что это он с таким увлечением рисует. Но такое случалось крайне редко. Олег решительно пресекал попытки заглянуть в свою душу, а то, что он выплескивал на ватман, казалось ему не чем иным, как темной стороной его собственной сущности.