Ситуация изменялась так быстро, что Оно растерялось и отпустило Бельтова из своих лап. Миф о Его несокрушимости рассеивался как дым. Таял Его обман, лопались сети: жертва переставала быть жертвой. «Молодец. А теперь сделай то, что ты действительно хочешь сделать». И Бельтов понял его. Он повернулся опять к краю. Маленькая черная иконка валялась у него под ногами. Неуклюжий паук медленно полз по ней. «Получай, сволочь! Выполз? Так убирайся обратно в свой дерьмовый ад!». И, выбрасывая Его из себя, он раздавил убегающего паука. «Шедевр? Вот тебе и твой шедевр!» И Бельтов, схватив паучий Лик, швырнул его вниз.
Голос, опустившийся до неразборчивого писка смолк. Бельтов был свободен. Кровь перестала течь.
«Я не знаю, Кто ты, но:. Спасибо тебе, ты спас меня. Ты:». Но Бельтов не увидел того странного человека. Перед Бельтовым стоял маленький, сморщенный, в грязных отрепьях старик, испуганно глядящий на него.
«Да что ты, сынок, ты: молодец, молодой ведь, жить и жить еще. Не стоило, правда, туда-то… Спасибо, что послушал меня, старика. Я вот — видишь, хуже собаки, а живу. Нельзя так…».
Бельтов узнал его: тот самый старик, который устроился в подъезде этого дома на ночлег. Этот жалкий человек выбрал именно этот дом. Бельтов знал почему: для него.
Они бросились друг другу навстречу: Бельтов рухнул и повис на его руках, внезапная слабость обрушилась на него. Не в силах сдерживаться, Бельтов зарыдал. Старик похлопал его по плечу (Все нормально) и тихо улыбнулся. Ведь он знал все с самого начала:
Мертвая кровь испарялась.
А Просопон ту понеру падал в тот подземный мир, где сотворил его тысячи лет назад гениальный самоубица.
Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ, Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН, Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ.
БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН: Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН.
ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ, И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ. ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ.
(Данте Алигьери. Божественная комедия, Ад 3; 1–9)