Реставрация

Не помню точно, что делал дальше. По-видимому, нашел свою лошадь, взобрался на нее и поехал домой, но это только предположение. Первое отчетливое воспоминание — я лежу в горячей воде, рядом Уилл, обративший внимание на красные полосы на моих плечах, словно меня кто-то царапал. «Скверно, сэр, — говорит он. — Очень скверно».

Я готовлюсь к званому вечеру. Мои плечи забинтованы. И в мыслях, и в желудке я ощущаю сильное волнение.

Я спускаюсь вниз и как бы со стороны слышу, как говорю собравшимся музыкантам, что вечер отменяется. Даю им деньги и разрешаю расходиться. Затем зову Уилла, приказываю ему скакать к де Гурлеям и там сказать, что по причине моей болезни музыкальный вечер не состоится.

И тут появляется Селия, она спускается по лестнице. На ней платье из серо-голубой тафты, лиф зашнурован лентами абрикосового цвета. В свежезавитые локоны вплетены ленточки того же очаровательного оттенка.

Я словно окаменел и не могу сдвинуться с места. Она спускается вниз, спускается ко мне, улыбается, и я знаю, что эта улыбка, наконец, предназначается мне, и красоту этой улыбки я чувствую всем своим существом. И вот сейчас, в конце этого тяжелейшего дня, когда мне сказали, что жизнь моя катится под откос, я признаюсь наконец себе втом, что знал еще на вечеринке у Бэтхерста: случилось то, чего никак не ожидал король, — я влюбился в свою жену.

Глава двенадцатая Утопленник

Мне стыдно писать о том, что произошло вечером в день моего рождения, но все же попытаюсь — в надежде, что сам акт письма хоть немного смягчит не оставляющее меня чувство вины и дарует отдых после двух бессонных ночей.

Есть мне не хотелось, и мысль об изысканном ужине, который я заказал для де Гурлея и его семейства, вызывала у меня отвращение. Все, чего я хотел, — это остаться наедине с Селией.

Взяв ее руку (постарался сделать это как можно нежнее и изящнее, но, боюсь, вышло грубовато и властно), я сказал:

— Селия, сегодня ясное небо. Поднимемся на крышу, будем смотреть в телескоп на звезды и пытаться прочесть наше будущее.

Селия запротестовала: на крыше холодно, да и перед гостями неудобно.

— Нет никаких гостей. Никто не придет, — сказал я.

В этот момент в холле появился Финн в малиновом с золотом наряде и белокуром парике. Видя, что я сжимаю руку Селии, он бросил на меня укоризненный взгляд.

— Можешь снять свой дурацкий костюм, Робин, — сказал я с раздражением. — Вечеринка отменяется.

(Моя ревность к Финну подобна опухоли на печени, она разрастается, и я становлюсь больным и желтым от ревности.)

Итак, я поднимаюсь на крышу, таща за собой Селию. Мы выходим на обледеневшую поверхность. Я поднимаю глаза к небу и вижу бесконечный Космос с множеством миров. Сколько противоречивых законов управляют им, а я, невежда, не знаю даже Первого.

Селия дрожит от холода. Я снимаю камзол (черный, камлотовый, отделанный золотой тесьмой) и накидываю ей на плечи.

Потом приставляю глаз к телескопу. При первом беглом взгляде вижу только лишенную системы звездную россыпь. Затем замечаю, что Юпитер, окруженный свитой из спутников, сегодня особенно ярко выделяется на небе. «Ага, — говорю я, делая вид, что много знаю о планетах и звездах, — voil`a [51]Юпитер. Необычно ярок. Великолепно. Хороший знак. Эта царственная планета покровительствует всем земным королям. Он дарит нам с небес улыбку».

Я подвожу Селию к телескопу. Камзол ее греет, но она все-таки дрожит. Это напоминает мне о пережитом сегодня страхе. То, что Селия тоже испытывает страх, приводит меня в отчаяние. Я должен ее успокоить, утешить. И я обнимаю ее. Она не может меня оттолкнуть: мы стоим на самом краю крыши. «Не надо, Меривел!» — кричит она. Но я не могу ее отпустить. Просто не могу. И не Хочу. Я поворачиваю ее лицо к себе. Она старается отвести голову в сторону, как делала Мудрая Нелл, когда я хотел потрогать «сосок». Но к шее Селии тянется не моя рука, а губы. Я целую то самое место, где у ведьмы сосок. Селия борется, кричит, но я не выпускаю ее из объятий. Мне уже мало шелковистой кожи шейки. Мне нужны губы. Я с силой притягиваю голову Селии к себе. Телом чувствую ее груди. В висках у меня стучит, дыхание становится учащенным. Преодолевая сопротивление женщины, я целую ее, как может целовать только любовник.

Она не уступала, ни на секунду не прекращала борьбы, пытаясь вырваться. Но я уже разгорячился, словно юноша, которого распирает желание. Селия изгибает спину, отрывает губы от моего рта. Я уже не могу ее поцеловать, зато шепчу, задыхаясь, прошу ее не думать больше о короле. «Если сейчас ты ему еще не надоела, это обязательно случится через год. Не знаю, говорил ли я тебе, но король подобен ртути, его нельзя удержать. Он никогда не подарит тебе ребенка, которого ты хочешь, Селия. Никогда! А вот я могу дать тебе ребенка. Роди от меня сына! Ведь я твой муж, и все, что мне надо, это разрешения любить тебя!»