Идеологическая линия Зюганова находилась в явном противоречии не только с задачами объединения левых, но и с историческими традициями самой компартии. Фактически лидер КПРФ признал это, когда называл в качестве своих теоретических источников труды «представителей так называемого “консервативно-охранительного” лагеря Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева», а также Вл. Соловьева, Н. Бердяева, С. Булгакова и других религиозных мыслителей рубежа веков17)
. Наряду с русскими дореволюционными источниками своей идеологии, Зюганов называет и ряд западных. Первым из них является О. Шпенглер. Но не только. «Следует, на наш взгляд, внимательно отнестись к ключевым положениям всемирно известной теории исторического развития человечества Арнольда Тойнби, а также к концепции “конца истории” Френсиса Фукуямы»18). Из авторов советского периода упоминается только идеолог новых правых Лев Гумилев19).Большинство перечисленных мыслителей были открыто враждебны марксизму и социализму, не говоря уж о большевизме. Зато в публикациях Зюганова невозможно обнаружить никаких следов работы с книгами западных марксистов, восточно-европейских ревизионистов или представителей антидогматической традиции в советским марксизме. Впрочем, подобное философствование вообще характерно лишь для «раннего» Зюганова. После 1995 г. его ключевой идеей стала борьба с «мировой закулисой», которая ответственна за все беды России и человечества. В сущности, это некое социальное воплощение Сатаны, вездесущее и неуловимое. Капитализм как таковой перестает быть серьезной проблемой, даже еврейско-масонский заговор воспринимается лишь как частное проявление вселенского зла. И лишь русский народ стоит на страже добра и света, а потому подвергается постоянным притеснениям и издевательствам.
Поворот от социалистической традиции к национал-консерватизму требовал и отказа от концепций классовой борьбы. В бывших советских республиках и России, по мнению Зюганова, борьба ведется не между основными классами и социальными слоями, а «между правящими режимами, опирающимися на узкий слой либо компрадорской, либо националистической “ворократии”, стремящейся к слому евразийской цивилизации в лице России, и остальным населением: между объединительными тенденциями развития России и субъективными, волюнтаристскими устремлениями захватившей в стране власть узкой корпоративной группы»20)
.Ностальгическое отношение к советскому прошлому вполне уживалось в руководстве КПРФ с неприятием любых революционных традиций. И это закономерно. Ведь ностальгию вызывал не антибуржуазный натиск большевиков, а консервативный брежневский порядок. «Многие из тех, кто в общем отвергает социализм, — пишет венгерский исследователь Тамаш Краус, — испытывают ностальгию по такой системе, которая больше всего напоминает брежневское “государство всеобщего благоденствия”. В парадоксальной формулировке это означает “коммунизм без коммунистов”. (Это явление, между прочим, отчетливо наблюдается в Венгрии, где люди хотят “кадаризма без коммунистов”, причем подобные социальные устремления, конечно, могут служить основой и для политики крайних правых сил)»21)
.И Брежнев, и Кадар воспринимались многими не как лидеры коммунистических партий, а как государственные деятели, при которых у всех была работа и зарплата. Беда в том, что возврата к этому прошлому уже не может быть. Воспоминания важны для сохранения символической связи между партией и массой ее традиционных сторонников, но никак не для практической политики. А потому ностальгия по сытому советскому прошлому сочеталась у лидеров КПРФ с беспринципным приспособлением к ельцинскому настоящему.
Для многих членов партии это было уже слишком. Активист КПРФ, скрывшийся за псевдонимом П. Алеев, писал в журнале «Альтернативы», что критиковать Зюганова за отход от марксизма нельзя, ибо он «марксистом никогда не был и, следовательно, марксизму никогда не изменял»22)
. На III съезде КПРФ лидер московских коммунистов Александр Шабанов напомнил, что рядовые члены партии требуют «дать анализ основных противоречий современной эпохи, противоречий между трудом и капиталом, современной расстановки классовых сил»23). Разумеется, этот призыв не произвел на лидеров партии никакого впечатления.