Реставрация в России

Реформа, которая повысила бы эффективность промышленности и позволила бы успешно использовать в рыночных целях накопленный в советское время технологический потенциал, привела бы к конфликту с Западом не менее острому, чем во времена холодной войны. Перманентная «торговая война» была бы совершенно неизбежна, а в определенных ситуациях могли бы начаться и локальные войны. К такому конфликту и народ России, и ее элиты были политически и психологически не готовы.

В сложившейся ситуации избранный российскими элитами курс на уничтожение собственной промышленности, разорение населения (удешевление рабочей силы), разрушение науки и превращение отечественной экономики в полуколониальную был совершенно логичным и по-своему «правильным» ответом на вызов глобализации. Во всяком случае, иного способа безболезненно вписаться в «открытое общество» и «мировую цивилизацию» у них просто не было. Другое дело, что включив Россию в капиталистическую миросистему в качестве полуколонии, Запад, возможно, создал условия для новых глобальных потрясений в будущем.

Победа над «русским коммунизмом» может оказаться для западного капитализма пирровой. В результате произошедшего со страной в 90-е гг., отмечает Тамаш Краус, «не поддающаяся интеграции» Россия снова становится «слабым звеном», «больным человеком» мировой капиталистической системы в конце XX века, как и в его начале5). Россия должна экспериментировать или погибнуть. Она не просто должна отстоять свою автономию по отношению к капиталистической миросистеме, но изменив себя, изменить и мировой экономический порядок.

По сравнению с началом XX века отличие в том, что тогда Россия, несмотря на всю свою отсталость, была страной растущей, с молодым населением. К началу XXI века страна подходит с населением стареющим и деморализованным, с экономикой, переживающей глубокий многолетний спад. Все это заставляет сомневаться в перспективах нового революционного подъема. Но в то же время опыт XX века не мог пройти для страны бесследно, ее прошлые жертвы и достижения не могли оказаться совершенно бессмысленными. Мы (как общество) уже не так молоды, но зато опытнее и образованнее.

Известный левый журналист Анатолий Баранов сетовал на страницах «Правды-5», что несмотря на невероятные лишения, «бедный человек в нашей стране не революционен». В крупных городах все более популярны становятся идеи левых, но большинство населения мечтает исправить свое положение «без коренной ломки, без риска»6). С точки зрения Баранова эта ситуация трагична. Напротив, с точки зрения Роя Медведева такое положение дел «не повод не для отчаяния, но основание для надежды»7).

Никто не спорит, что при прочих равных условиях мирные реформы (с точки зрения интересов рядового гражданина) предпочтительнее революционных потрясений и уж тем более — если эти преобразования могут сопровождаться насилием. Беда в том, что история не делается на заказ. История, тем более история России, вообще для комфорта мало приспособлена. Трагизм ситуации, отмеченный Барановым, состоит именно в том, что большинство людей продолжает рассчитывать на эволюционные перемены или умеренные реформы в ситуации, когда для всего этого нет абсолютно никаких шансов. Однако Баранов писал прежде всего о беднейших слоях населения. А они никогда не были главными носителями революционного импульса. Скорее, после августа 1998 г. можно ожидать более серьезной радикализации от обманутых и обворованных средних слоев, технологической элиты, квалифицированных рабочих наиболее конкурентоспособных предприятий (главным образом — экспортного сектора).