Ресторан «Павлин»

– Одна моя знакомая, очень знаменитая актриса, устраивает у меня сегодня банкет в честь дня рождения дочери. Гости придут в семь вечера, поэтому мы сегодня на целый день закрыты – будем готовиться к банкету!

Если день прошёл для Веры скучно, то официанты, – а уж тем более повара, – целый день были заняты. Первые расставляли столы посередине, образуя дугу, вторые занимались приготовлением сложных блюд. Ковальский, словно курица-наседка, бегал и осматривал рабочий процесс, повторяя, что гостей будет много, придут даже журналисты.

…И вот ближе к семи начали входить первые гости. Самыми первыми вошли актриса Кэйтарайн Кауц вместе со своей дочерью Гертрудой; далее заходили другие важные персоны в пёстрых вечерних нарядах. Вера, которая за день сходить домой и переодеться в новое лиловое платье, бегала взад-вперёд, принимая у толпы одежду.

Как только все прошли в зал, а Вера откинула рыжие пряди со лба, появился на пороге Теодор в белом костюме и висящей фотокамерой. Вера улыбнулась и покраснела за свой уставший вид.

– Здравствуйте, герр Мёллендорф. Что-то я вас давненько не видела.

Он улыбнулся.

– Виноват, Вера. Извините, много было работы… А как вы? Как вам новая должность?

– Спасибо, всё хорошо.

– Красивое платье. Новое, только из магазина?

Она рассмеялась.

– Если честно, да.

Он засмеялся, тихо и почти бесшумно. В этот момент подошёл Виктор и несколько поколебался на пороге.

– Герр Мёллендорф?

Они оба перестали смеяться, но румянец на лице Веры всё не проходил, а улыбка застыла на её устах, что немного смутило его. Теодор продолжал улыбаться до ушей.

– Да, я вас слушаю.

– Э… Проходите, прошу вас. Там есть ещё парочка свободных мест.

– Сейчас подойду.

Виктор кивнул и с явной неохотой, медленно отправился обратно, иногда кидая взгляды через плечо. Как только он скрылся за углом, Теодор нагнулся к Вере и сказал:

– Такой наивный дурачок.

Она слегка нахмурила брови.

– Не говорите так. Он очень хороший, светлый человек… – Она покраснела. – Он мне помог устроиться на эту работу.

Теодор понимающе кивнул и, чтобы уйти от этой неловкой ситуации, попрощался и пошёл в зал, где все уже расселись в большой полукруг, во главе которого сидели актриса с именинницей. Официанты стояли по углам, заложив руки за спину. Граммофон гремел на всё помещение. Звенели чашки, ложки, утопая в какофонии и гомоне, песнях, скороговорках, немецкой речи, перемешанной вместе с польской или чешской.

Так проходил час, два… Ковальский за весь день утомился, и глаза его начали слипаться. Гул несколько утих, и теперь принялись за своё дело журналисты: они подходили к уставшим, сытым гостям и, словно вампиры, высасывали у них информацию и впечатления, которые в ближайшее время перенесут на бумагу. Некоторые гости уже уехали домой, и Ковальский позволил себе сесть на край стола и съесть недоеденный десерт.

Тут к нему подошла Гертруда, и он выпрямился. Её лицо светилось, хотя под глазами уже виднелись мешки.

– Спасибо вам, доктор Ковальский, за такой чудный вечер!

– Ну что вы, милая моя, мы обязаны дарить людям радость… За горсточку, конечно.

Она рассмеялась, и тут между ними встал Теодор. Ковальский нахмурился и снова принялся за десерт.

– Леди, поздравляю вас с праздником! – сказал журналист с улыбкой.

Она покраснела.

– Спасибо…

– Можно вам задать парочку вопросов?

– Да.

– Вам понравился банкет в этом ресторане? Еда? Интерьер?

– Ну что вы! Это великолепно; повар постарался на славу! А ещё и доктор Ковальский…

– Никаких казусов не было?

– Нет, всё отлично!..

В этот момент к ним подошла Кэйтарайн, чьё круглое тело пошатывалось, и от которого разило шампанским вперемешку с портвейном.

– О, герр Мёллендорф!.. Вы даже не представляете, какой очаровательный вечер! Ковальский, – она подошла к владельцу. Тот встал, – милый, дайте я вас поцелую!

Он покраснел до корней волос. Теодор укусил руку, сжатую в кулак, пытаясь подавить первые симптомы безудержного хохота. Ковальский отпрыгнул в сторону, едва не обронив стул.

– Ох, фрау Кауц! Прошу вас, присядьте!

И тут она пошатнулась.

– Ах!

Она упала навзничь, но её подхватил Теодор, стоявший как раз за спиной, и они оба повалились вниз. Все подбежали к месту происшествия, другие журналисты включили фотоаппараты – щёлк, щёлк, щёлк!

Теодор почувствовал сквозь тупую боль в спине холодный пол. Кэйтарайн лежала на нём, отдавив ему ноги, тихо постанывала. Он осторожно попытался оттолкнуть её в сторону, почувствовал что-то упругое и мягкое под руками… Потом ещё что-то, напоминающее шарик…

Кто-то в толпе присвистнул, камеры ещё активнее защёлкали. К ним подошла Гертруда, подняла маму и, нагнувшись, дала Теодору пощёчину.

– Скотина, Извращенец!

Теодор покраснел и начал смеяться, хотя при этом не видел здесь ничего смешного. Именинница ударила его по щеке ещё раз, подхватила Кэйтарайн, смотрящую в одну точку, и направилась в сторону гардероба.

За ними, словно собаки, поплелись журналисты. Таким образом, зал практически полностью опустел, и почти всё смолкло, кроме монотонного бормотания саксофона на пластинке.