Рэт Скэбис и Святой Грааль

Я по-прежнему не знал, верить ему или нет. Но как только мы сели в автобус, я вдруг почувствовал жар в ладонях. Я приложил ладони к щекам – они были горячими. Причем только ладони. Пальцы и тыльные стороны кистей оставались нормальными. А еще через четверть часа у меня заболели все бугорки на ладонях, на обеих руках. Эта тупая, ноющая боль прошла только под вечер.

Ключ в замке сен-сальверской церкви – это был впечатляющий фокус, даже если его появление объяснялось не действием неких мистических потусторонних сил, а простым телефонным звонком. Видимо, Генри заранее предупредил смотрителя церкви, что мы приедем, и тот оставил ключ в двери. Но даже обширные связи Линкольна, у которого были знакомые во всех деревушках вокруг Ренн-ле-Шато, не помогли нам проникнуть в церковь Ренн-ле-Бэна. Церковь была закрыта, причем закрыта наглухо, при полной бесперспективности поисков ключа – точно так же, как в те разы, когда мы со Скэбисом и Бельи пытались попасть туда в нашу первую поездку в Лангедок в начале лета.

Впрочем, Генри не сильно расстроился и повел нас на кладбище, где тоже было немало любопытного. К примеру, могила Жана Вье, который служил приходским священником в Ренн-ле-Бэне с 1840-го по 1872 год, то есть до самой смерти. Дата смерти на надгробии Жана Вье выглядит так: «1 er 7bre 1872».

– Обратите внимание, – сказал Генри, – дата рождения стоит вверху, потом идет имя, а потом – дата смерти. Прочитать можно «Жан Вье, один, семь» или «Жан Вье, семнадцать». Некоторые предлагают читать имя с фамилией в одно слово, и тогда «Jean Vie 17» можно интерпретировать как «Janvier 17», то есть «17 января». Версия вполне даже правдоподобная. – Генри пожал плечами. – Если вам хочется в это верить.

Чем больше я слушал Генри Линкольна, тем сильнее поражался его познаниям во всем, что касается тайны Ренн-ле-Шато. Хотя, с другой стороны, ничего удивительного в этом не было: человек, посвятивший больше половины жизни тщательному изучению какого-то вопроса, просто обязан знать свой предмет до мельчайших подробностей. При этом Генри всегда избегал категоричных суждений и часто использовал фразы типа «существует теория» или «по мнению некоторых специалистов». Он любил повторять: «Если факт не является очевидным и доказуемым, не верьте ни единому слову», – и позволял себе высказать утверждение, что дважды два – это четыре, только в том случае, когда сам был уверен, что у тех фактов, которые он излагает, имеются неопровержимые доказательства (как, например, в случае с «сакральной геометрией», которая ему представлялась вполне доказуемой и очевидной). Но, даже будучи на сто процентов уверенным в своей правоте, он непременно вставлял в предложение слово «видимо». Потому что он знал, что среди людей, живо интересующихся Ренн-ле-Шато, есть немало таких, кто готов бить себя в грудь и доказывать с пеной у рта, что дважды два будет пять, или шесть, или семь. Или семнадцать.

Как вполне справедливо заметил Генри, могила Жана Вье представляется странной только в том случае, если ты преднамеренно ищешь в ней странность. Она связана с тайной Ренн-ле-Шато лишь постольку, поскольку тебе самому хочется в это верить. Само по себе, безотносительно ко всему остальному, прочтение имени священника и единицы с семеркой как указания на дату «17 января» – это классический пример «подтасовки», когда очень хочется выдать желаемое за действительное. Но если подставить в наше уравнение другие «странности»? Скажем, то обстоятельство, что после смерти Жана Вье приходским священником в Ренн-ле-Бэне стал Анри Буде, как мы помним, большой друг Соньера; что аббат Вье был похоронен рядом с Полем-Урбеном де Флери, внуком Марии де Бланшфор, причем тело Поля-Урбена де Флери впоследствии перенесли на другой конец кладбища, и даты на новом надгробии не совпадают с датами на старом на старом надгробии год рождения стоял 1776-й, а на новом стоит 1796-й, и это при том, что, согласно архивам записей актов гражданского состояния за тот период, Поль-Урбен де Флер родился в 1778 году.

– Может быть, это был тот же резчик, который неправильно выбил дату на надгробии Марии де Бланшфор, – шепнул мне Скэбис. – Представляю, как все напрягались на этого дядьку, у которого явно была беда с цифрами.

Под конец нашей экскурсии по кладбищу Генри рассказал про небольшой деревянный крест, который раньше стоял у самой дальней стены. Этот крест отмечал не могилу, а место для будущего захоронения, купленное заранее.

– На кресте было имя: «Плантар», – объявил Генри в лучших традициях Орсона Уэллса. – Пьер Плантар купил этот участок, но впоследствии его не использовали. Плантар похоронен совсем в другом месте. Тем не менее он купил этот участок. Причем, когда покупал, оговорил очень четко, где именно он должен располагаться.