Ретранслятор

— А тебе зачем? — продолжал глумиться торговец, делая при этом серьезное лицо. — Кухарок у меня есть пара. Готовят так, что пальчики оближешь и добавки попросишь. Есть медсестры, массажистки, даже одна учительница русского языка и литературы, только та стара, наверное, будет.

— Не нужны мне стряпухи и медсестры. — Оскалился проглот, поняв наконец, что этот здоровый детина в кожаном мясницком фартуке попросту над ним издевается. — А коли моя плата не по нраву, то могу и у других посмотреть.

— Да что ты, дорогой, — вдруг оживился продавец, поняв, что верный покупатель вот-вот уйдет к конкурентам, оставив его без барыша. — Я же спрашиваю, для чего?! Есть и для любовных утех. Постарше, помладше. Чистенькие они сейчас ой какая редкость. Все насквозь гнилые.

— А с чистенькими что? — оживился Сенечка, в нетерпении притоптывая на месте.

— Есть одна, — понизив голос до громкого шепота, поделился работорговец. — Только отдам ее за сто патронов к АК и никак не меньше.

— Золотая что ль? — ахнул от такой наглости парень. — А ну-ка покажи это диво! Небось, и десятка патронов не стоит.

Пока таким образом происходили торги, в дальнем конце невольничьего ряда появился человек и, чуть прихрамывая, неспешно заковылял в сторону спорщиков. Сенечка почувствовал неладное первый. Резкий озноб, пробежав по позвоночнику, заставил волосы на голове зашевелиться, а слюну во рту превратил в отравленное зелье, горькое, едкое… проглот спешно сплюнул на землю, вмиг потеряв интерес к покупке, и опасливо заозирался по сторонам. Продавец, человек, лишенный всех способностей, кроме торговых, сначала немного удивился, но, увидев побледневшее, покрывшееся испариной лицо покупателя, нехотя положил руку на прятавшийся под кожаным передником ТТ.

Сенечка срисовал незнакомца мгновенно. Сутулые плечи, длинный плащ и надвинутая на глаза шляпа. Ничего примечательного в этом парне не было, исключая разве что хромоту. Посетители невольничьих рядов делились на три категории. Первые являлись сюда по делу, окруженные охраной из людей и пси-бойцов. Появлялись внезапно, скрипя кожаными куртками и сверкая драгоценными камнями на пальцах. Закупали много, в основном для торфяных разработок или угольных шахт, а затем, расплатившись, исчезали так же внезапно, как и появились. Второй тип, в который проглот вписывался идеально, являлись хоть и в одиночку, но не скрывая своего лица. Таким было плевать, что о них подумают люди, да и большинству людей на таких вот странных типов было положить с прибором. Являлись такие, дабы удовлетворить свои черные желания, гаденькие мыслишки, потаенные мечты. Третий тип, те, кто посещали рабовладельческий рынок из чистого любопытства. Такие ничего не покупали, ничего не спрашивали у надсмотрщиков, а просто пялились на невольников, будто на диковинных зверей, в душе радуясь, что не стоят сейчас на их месте. Лица, эти люди, как правило, прятали, да и походку старались изменить до неузнаваемости, из-за чего местные завсегдатаи прозвали их хромунами. За глаза, впрочем, звали, а в лицо, вот так вот, стоя на расстоянии удара, звать боялись. Да те и внимания ни на кого не обращали. Пришлые были и все. Являлись по своим делам, тихо и мирно, и так же беспроблемно исчезали.

Однако пришелец был не из таких. Он не прятался, не сторонился солнечной стороны и вроде бы даже не замечал, что творилось вокруг. Он просто шел вперед, к только одному ему видимой цели. Остановившись на полдороги, метрах в тридцати от продавца и Сенечки, «шляпа» кивнул и просто, по-мальчишески, поманил проглота к себе.

— Это меня, — пискнул тот, сплевывая на землю горькую слюну. — Вернусь скоро. — И под недоумевающим взглядом работорговца «паразит» заспешил к незнакомцу.

Когда расстояние между странным гостем и Сенечкой сократилось до метра, тот остановился и с ожиданием во взгляде вытянулся в струнку, будто прилежный служака.

— Долго ты, — голос у незнакомца был мягкий, почти бархатный. Такой мог быть у дикторов телевидения, артистов разговорного жанра, любых других людей, зарабатывающих на хлеб собственными голосовыми связками, однако стали в голосе было хоть отбавляй. — Совсем нюх потерял или забыл, поди.

— Не забыл, что ты, — проглот в ужасе замахал трясущимися руками. — Но хожу по лезвию, ей-богу. Если Ханой узнает, что я для тебя тут делаю, кожу с живого сдерет и сожрать заставит. Он ведь может, я видел такое.

— Не узнает, если делать будешь с умом, — незнакомец тихо рассмеялся и еще плотнее нахлобучил на голову шляпу. — Все выполнил? В точности так, как я говорил?

— Сделал в лучшем виде, — снова затараторил Сенечка, глотая слова. — Как ретранслятора обнаружили, так сразу весточку Захару послал. Потом с Димой, с этим преподобным повозиться пришлось, но благо он уж и не вспомнит, а полколонны тот парень положил.

— И что теперь? — поинтересовался незнакомец. — Как теперь себя Ханой и Захар поведут?