Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)

Кроме того, веревку, как улику, можно было бы подбросить кому-нибудь в ателье. А если «злодей-убийца», не выдержав тяжести содеянного, наложит на себя руки, оставив покаянное письмо, в котором признается во всех тех убийствах, так выйдет совсем хорошо. Покаянное письмо Ботаник собирался написать сам. Подделывать почерки он умел замечательно, еще с гимназических времен. Сначала это была всего лишь забава, потом она начала приносить доход, а затем привела его к сотрудничеству с немцами. Надо отдать немцам должное — уговаривать они умеют хорошо. В один прекрасный день к Ботанику, который тогда еще Ботаником не был, явился незнакомец, назвался каким-то именем, явно вымышленным, и выложил перед ним поддельный вексель на шесть тысяч рублей. После непродолжительной паузы поверх векселя лег чистый лист бумаги. Пришлось написать согласие на сотрудничество с германской разведкой. Эх, не было счастья, да несчастье помогло.

На другой день «шустрая дамочка» удивила своим спокойствием. Проходя мимо, поздоровалась, как ни в чем не бывало, и спокойно пошла дальше. «Играет, — подумал Ботаник. — Дает время созреть. Это Мельник ее научил так себя вести. Прежде чем срывать яблочко с ветки, надо убедиться в том, что оно созрело. Ох, Вера Васильевна, как бы вас тем яблочком насмерть не пришибло».

Не прошло и десяти минут, как снова пришлось удивляться. Встреченный в коридоре Мусинский рассказал, что «Мадам Морозова» (так он за глаза прозвал шуструю дамочку, когда узнал, что ее фамилия Холодная) совсем не в себе. Вчера заявила, что видела в картине «Евгений Онегин» Пушкина, которого там быть не могло, а еще «с какого-то перепугу», как выразился Мусинский, зачислила Василия Максимовича в ботаники. Новость прозвучала громом среди ясного неба. Для выяснения подробностей пришлось изобразить недоверие и поинтересоваться, не переусердствовал ли Мусинский вчера по части белого забалуя[556]. Мусинский, дохнув перегаром, побожился, что был трезв, аки младенец, и попросил вышедшего в этот момент из монтажной Гончарова подтвердить его слова. Тот подтвердил и добавил, что при разговоре также присутствовал Дидерихс. Справляться у Дидерихса Ботаник не собирался — незачем, да и может показаться подозрительным то, что он придает такое значение пустопорожней болтовне пустоголовой дамочки.

Пока Ботаник гадал, что все это могло означать, «Мадам Морозова» упорхнула. Это было плохо, потому что промедление для Ботаника было подобно смерти. Особенно с учетом того, что сегодня-то она непременно должна узнать о смерти Мельника и удариться в панику. Но в свете выводов, к которым пришел Ботаник, можно было и помедлить. Немного, не более суток. И теперь уж непременно воспользоваться веревкой, которая после должна найтись у Гончарова. Круг замкнется, и полиция на пару с контрразведкой будут бегать по нему бесконечно. Гончаров — весьма удобная кандидатура. С головой у него не все в порядке, подвержен приступам сильной меланхолии, галлюцинации случаются, сам жаловался по секрету. Он или оговорит на допросе и своих и чужих, или повесится в камере, а скорее всего, сначала оговорит, а затем повесится. И живет он один. Нанимает квартирку на первом этаже в дворовом флигеле на Малой Царицынской. Ботанику доводилось пару раз бывать у Гончарова. Тихое место, можно без труда влезть через окно и подложить немного улик. Можно и одной обойтись, хотя бы той самой копией ведомостей с Окружного артиллерийского склада, которую добыл Мельник. Копия была сделана рукой Мельника, и Ботаник сохранил ее, сняв для отправки в Берлин другую, на папиросной бумаге. Любой агент, даже самый сознательный, надежен до тех пор, пока у тебя есть чем его прищучить. Славно, кстати, получится, очень славно. От Гончарова ниточка потянется к Мельнику, покойному, просьба заметить, а от того может потянуться (если, конечно, у кого-нибудь в контрразведке хватит ума на то, чтобы связать одно с другим) к Вере Васильевне, тоже покойной. Вообще-то, если понапрасну клювом не щелкать, на этом деле вполне можно орденок словить или внеочередное производство[557]. Разоблачение шпионской сети в Москве-матушке! Но Мельник-то каков! Хитрован! Назвал любовнице несколько кандидатур (небось соврал, что не знает, кто именно из них Ботаник) и велел прощупать, то есть озадачить, каждого. Боялся, что иначе она сможет обойтись без него. И скорее всего, у него должен был быть припасен еще один помощник или, скорее всего, помощница, которой предстояло вступить в игру во втором акте. Она бы знала настоящую фамилию человека, с которым ей предстояло иметь дело, но не знала бы ничего о Ботанике. Вторая помощница не представляет опасности. Мельник не стал бы вводить ее в курс дела до тех пор, пока не пришло время. Ах, какая сложная комбинация! Право, жаль, что некому выразить восхищение! На всякий случай — вдруг и в самом деле души усопших в течение сорока дней после смерти остаются рядом с живыми — Ботаник поднял взор к потолку, усмехнулся и помахал рукой. Эй, Мельник, прими мое восхищение!