Не говоря ни слова, Ардашев вышел на улицу, а Доршт так и застыл у входа, прислонившись к дверному косяку… Он все стоял и морщился, как будто вот-вот сейчас придет ответ и больно ударит его по голове.
– Ждите моего звонка, – донеслось от уходящего прочь человека.
18
Ангел смерти
Солнце нестерпимо палило. Воздух накалился до такой степени, что обжигал легкие. Еще немного, и земля, казалось, превратится в вулканическую лаву, уничтожая на пути все, что выжило в борьбе с ярким августовским солнцем. Ставропольская степь в полдень замирала, и только стрижи очерчивали в выбеленном палящими лучами небе хаотичные зигзаги. Стайка куропаток, испуганная каретой, вспорхнула и полетела к видневшемуся вдалеке «Соленому» озеру. Высоко в небе, то замирая, то плавно взмахивая крыльями, парил, высматривая добычу, коршун.
Степь пробуждалась только вечером, когда мириады кузнечиков и сверчков начинали веселый и неповторимый трехчасовой концерт. В такие минуты благоухающий букет из шалфея, тимьяна и зверобоя приятно пьянил и дурманил. Иногда можно было отдохнуть в тени разбросанных у самой дороги зарослей дикого винограда. Казалось, чья-то заботливая рука специально вырастила его для удобства изнемогавших от долгой дороги путников.
Одинокий фаэтон, качаясь на ухабах, двигался по почтовому тракту, оставляя за собой клубы пыли. На пути ему изредка попадалась то заваленная сеном бричка, то телега, доверху нагруженная зерном.
Жара разморила обоих фельдъегерей, сопровождавших почту. Кучер в широкой соломенной шляпе клевал носом и, чтобы прогнать сон, время от времени громко вскрикивал одному ему понятное «но-го-да-гай!», щелкал кнутом над двумя лошадиными спинами, совершенно не причиняя никакой боли двум пегим труженицам. Старая казенная карета скрипела рессорами на кочках, качалась, издавая жалостливый, протяжный, похожий на стон роженицы звук.
С тех пор как по всей губернии при уездных почтово-телеграфных конторах стали открываться государственные сберегательные кассы, работы у почтовых служащих прибавилось. А тут еще участившиеся грабежи карет. Вот и сейчас на всем пути от Ставрополя до села Медвежьего надо было оставаться начеку и не расслабляться. Только вот следовать инструкциям было особенно тяжело после вчерашнего обильного возлияния по случаю рождения сына у молодого, еще безусого фельдъегеря Ярослава Тучкова, дремавшего сейчас на почтовых мешках. Его старший товарищ – Никита Трофимов спал с открытым ртом, то и дело сползая с деревянного, отполированного форменными штанами сиденья.
Согласно инструкциям, кучер в случае приближения каких-либо подозрительных конных или пеших лиц должен был немедленно оповестить находящихся в карете лиц. Считалось, что вооруженные револьверами системы «смит и вессон» курьеры могли отразить любое нападение – главное, вовремя успеть перезарядить пистолет. Но в дороге кобура, точно гиря, бесполезным грузом оттягивала мундир да стучала о деревянное сиденье на каждой кочке. Поэтому еще в самом начале пути оружие вместе с амуницией снимали и клали на опечатанный сургучом груз.
Никита проснулся от желания курить. Достал из кармана подаренный женой на двадцатилетие венчания серебряный портсигар, не спеша вытащил папиросу московской фабрики «Дукат», собираясь зажечь спичку, и, выглянув в окно, увидел на пыльной дороге одиноко стоящую даму в роскошном светлом платье. Широкая белая шляпа, украшенная розовыми цветами, удачно гармонировала с голубым веером, коим незнакомка часто и несколько нервно обмахивалась, призывая кучера остановиться. Изумленный увиденным, егерь протер глаза, но мираж так и не пропал. Да тут еще и возничий подтвердил видение и, как и положено, не останавливаясь, крикнул в слуховое окно:
– Ваше благородие, дамочка просит остановиться. Какие будут приказания?
– Стой, Петрович, заодно ноги разомнем. А то совсем отекли. – Трофимов толкнул спящего товарища, быстро надел ремень с кобурой и портупеей и, открыв дверцу, вышел из кареты. За ним, путаясь и застегивая на ходу амуницию, соскочил с подножки ничего не понимающий молодой отец семейства.
Дама и впрямь была красавица. Брюнетка с большими глазами и аккуратным, слегка вздернутым носиком, вероятно, еще не перешагнула порог тридцатилетия. Ангел, да и только. Возможность близкого времяпрепровождения с такой красавицей будоражила воображение и горячила кровь. Легкий ветерок качнул поля ее шляпы, обдав запахом знакомой брокаровской «Сирени» – любимых духов жены старшего почтового служащего. Но во всем остальном она разительно отличалась от начавшей рано стареть супруги. «Хорошее начало для адюльтера», – пронеслась шальная, как пуля, мысль.
– Извините, господа, что прервала ваше путешествие. Но случилась размолвка, и я вынуждена была покинуть экипаж одного бесцеремонного господина. Не могли бы вы помочь мне добраться до ближайшего населенного пункта, откуда я смогла бы доехать до Ростова.