Верес и Самум выглядели измочаленными. Брама прикинул, как же надо вымотать синхров, чтобы они так выглядели, и вздрогнул. Могло казаться, что страной правит консультационный совет, дергает за необходимую ниточку и все решается словно по волшебству само собой. На самом же деле они делали то, что умели лучше всего – занимались вопросами Зоны и аномальной энергии, которая охватывала все сферы жизни громадного организма. Страной правили те, кто умел делать это профессионально, выжимая не выгоду, а максимум возможностей для дальнейшего развития и прогресса, решая вопросы, которые семьдесят лет или замалчивались, или попросту игнорировались. Решали, перебарывая трудности бюрократии и всеобщего наплевательства, ставшего культовым и впитавшегося в социум едва ли не на генетическом уровне. Оттянув страну от кризиса в девяносто первом, принялись спешно перестраивать не только разваленную и истощенную экономику, но и идеологию. По-прежнему жить было невозможно, но и в светлое демократическое будущее верилось слабо. Особенно после Севастопольского инцидента и несостоявшегося переворота. Народ очнулся от дурмана вместе с морализированным правительством, осознав, что бесплатный сыр в заграничной упаковке скрывал мышеловки. Преодолевать трудности и не сломаться под ношей безысходности и серости, можно только веря. Веря в себя и свою страну, как веровали наши деды, дойдя до Берлина и возвратившись победителями. Вера в светлое будущее в реформацию общества стала новой идеей. Былые вожди с культами личностями и неудавшейся перестройкой подверглись критическому разбору, однако не обливались грязью. Однажды пытались построить общество на руинах старого, едва к ним не вернувшись. Ходить по сбойному витку эволюции можно до бесконечности, но не всегда.
Верес постукивал карандашом по столу, задумчиво разглядывая фотографию Звездочета на стене. Не любил он все эти новомодные голографические дисплеи, консоли. Никто не спорит, удобно, только нет в этом живой души. И человек служит ей придатком, а не она. Карандаш вроде нехитрая вещь, а покрутишь в руках, и порой в голову приходят нужные мысли. А что взять со Звездочета? Ему-то хорошо: висит-красуется, сияя на портрете искренней улыбкой. Кстати интересно, когда же успели так снять? Он если и улыбался, то скупо и невпопад. А вот гляди, смотрится не хуже чем Мао Дзедун на иконостасе. Как же некстати ты ушел, оставив ворох проблем которые разгребать и разгребать. То там, то сям, а синхров на все не хватает, не умеем еще проецироваться, чтобы быть аки Господь Бог во многих местах и за всем поспевать. Наташка это да, хорошо, но когда еще созреет и войдет в нужную силу и состояние ума. Тут, бывает, такое учудят, никакого ума не хватит сводить концы с концами. Что же ты смотришь-улыбаешься, старый друг? Хорошо тебе, наверное, в заоблачном далеко? Хотя это спорно, спорно. А вот что доподлинно известно, так это то, что ты возведен в герои советского союза и числишься безвести погибшим при локализации Зоны. На которую порой весьма удобно списывать в глазах мирового сообщества многие необъяснимые явления, наподобие исчезновения ядерного оружия, радиоактивных элементов и невозможность цепной реакции. И правильно: спички детям не игрушка. Приписать все эти действия им не удастся при всем желании: про синхров если и знали, то считали такой же Зоновской байкой, как существование черного сталкера или болотного доктора.
Самум молча плеснул в стаканы, и Мак-Грегор благодарно кивнул:
- Сенкс.
- Да не за что, воды у нас много. Крепче не предлагаю.
Прямой как палка американец натянуто улыбнулся:
- Не за это, за семью спасибо. После моего бегства они стали мишенью спецслужб. Теперь я спокоен.
- Мак, не напрягайтесь, никто не делает из вас предателя родины и не заставляет сотрудничать.
- Это успешно сделали за вас. Общественное мнение столько лет демонизировало русских, что невольно этому веришь. Но за два года проведенных в этом аду, мы успели убедиться в обратном.
- Хотя бы тогда, когда Вишневский вас не пристрелил.
- Я бы на его месте пристрелил – кивнул Мак-Грегор – я ни на миг не сомневался в правоте нашей миссии у Севастополя. Но увидев, что мы сообща натворили, во что превратили и могли превратить весь мир, поменял свое мнение. Пристрелить нас было за что. Двести тысяч в один момент обратились в пепел, не меньше чем в Хиросиме, а может и больше.
Брама смотрел на сжимающего стакан американца и видел как играют желваки на широком скуластом лице. Подобное признавать нелегко, и быть невольным перебежчиком тоже не весело. Пусть даже относятся к тебе хорошо.
- Зачем вам все это?
- Что? – Верес перевел взгляд с фотографии на резкий профиль американца.
- Вытаскивать меня, семью. Проще бросить, оставить все как есть.
От волнения в его речи проскальзывал едва ощутимый акцент.
Самум невесело усмехнулся:
- Русские своих не бросают, Мак. У нас так не принято.
- Какой же я свой? Сколько крови на руках и после этого не принято бросать?