Рецензии на произведения Марины Цветаевой

Н. Резникова Русские писательницы творят и на чужбине!. (Беглый обзор женских литературных сил в Европе) <Отрывок> {172}

Из всех видов искусства женщинам ближе всего всегда была литература. И если мы не знаем ни одной великой художницы, кроме Марии Башкирцевой, — мы знаем много прекрасных поэтесс. Вспомним хотя бы Сафо в древности и Анну Ахматову в совсем недавние дни.

Кто не обвинял женщину в склонности ко лжи, к бессмысленному и, казалось бы, унижающему вранью?.. Но не вытекает ли это пристрастие из органического стремления к сочинительству?

Многим женщинам свойственно смутное поэтическое чувство. Воображение их часто стремится воплотиться в какие-то формы, чтобы запечатлелись навсегда преходящие чувства, уничтожающие вещи.

И вот — женское литературное творчество.

В эмиграции русская женщина, вообще, окрепла и осмелела. Это распространяется и на литературу. Теперь уже далеко не всегда проза, написанная женщиной, принадлежит к тому низкому сорту литературы, который, по справедливости, называется «дамской литературой».

Из русских эмигрантских писательниц выделяется Марина Цветаева. Ее имя знакомо еще дореволюционной России.

В поэзии Марина Цветаева совершенно самостоятельна. В ее стихах звучит чисто мужская сила. Марина Цветаева как поэтесса — вся в поисках новых путей. И, иногда, в этих своих исканиях и стилизации, становится манерной.

М.Цветаева дает образцы единственной в своем роде художественной критики; ее биографические очерки и автобиографические статьи поражают тончайшим анализом и умной женской чуткостью. <…>

Г. Адамович Рец.: «Современные записки», книга 57 <Отрывок> {173}

<…> Стихотворение Марины Цветаевой очарует ее поклонников. Рябина — в самом конце его, — действительно, эффект острый и сильный, вроде знаменитой блоковской «шубки меховой».[564] За рябиной — встает вся Россия. По существу же, стихотворение очень похоже на помещенный рядом отрывок из воспоминаний того же автора: блеск, нервы, заносчивость, самовлюбленность, обида, замкнутость, полумудрость, полуслепота. <…>[565]

С. Риттенберг Рец.: «Современные записки», книга 57 <Отрывок> {174}

<…> Воспоминания М.Цветаевой «Мать и музыка» полны какого-то магического блеска, какого-то колдовского очарования, как почти все, выходящее из-под пера М.Цветаевой, кроме, пожалуй, некоторых циклов стихов, в которых чисто «филологическая» стихия вытесняет и поэзию, и жизнь и которые представляются нам какими-то словесными опытами, лабораторной работой, по странному капризу выносимой на суд публики. К счастью, совсем не к этой категории принадлежит прекрасное стихотворение М.Цветаевой, помещенное в 57-ой кн. «Совр<еменных> зап<исок>», безусловно самое значительное во всем стихотворном отделе, на этот раз вообще очень удачном. В этом стихотворении речь идет о бесконечном одиночестве поэта, непонятости его современниками, в нем почти отречение и от родины, где все равно поэт не уживается, как не ужился на чужбине, и даже от родного языка.

Мне безразлично на каком
Непонимаемой быть встречным.

Но в самом конце, отвергая все стихотворение в одном образе, почти в одном слове дано почувствовать такую глубину любви к родине, такую муку тоски по ней…

Вот подлинная магия слова, и как жалки все усилия передать в прозе то непередаваемое единство формы и содержания, слова и чувства, которые достижимы лишь в подлинной поэзии. <…>

С. Туров По поводу 57-ой книги «Современных записок» <Отрывки> {175}

Со скрипом и со скрежетом, при помощи жалобных взываний через газеты к щедрости эмигрантских богатеев, путем устройства блинов с икрой и с дивертисментом из лучших русских артистических сил — 57-ая книга «Современных записок» увидела свет.

В чем же дело? Почему читатель-эмигрант проявляет такое равнодушие к своему последнему журналу, журналу, долженствующему доказать, что творческая мощь «зарубежной России» не иссякла и что «здесь», а не «там» охраняется и продолжается «генеральная линия» русской культуры?

Нам кажется — ответить на этот вопрос не трудно. Рядовой читатель «Современных записок» перерос свой журнал. Жизнь треплет читателя, она обогащает его горьким и тяжким опытом, редакторам «Современных записок» недоступным. Мало-помалу он начинает видеть по-новому и по-новому оценивать происходящее и «здесь», и «там». Его личный, кровный и тяжкий опыт черпается из повседневной реальной жизни. И эта реальная жизнь открывает глаза читателю «Современных записок» на то, что его журнал, его «Современные записки» из современности выпали и что если они и откликаются на современность, то делают это наподобие стариков-богоделов, из жизни выброшенных и ненавидящих все, пришедшее им на смену.