Рецензии на произведения Марины Цветаевой

И еле — как будто бы мысли сказались —
Над барыней — шелест:
— Проснись, моя зависть!

Это он — Мóлодец, весть подает и, чуя беду над нею, хочет переломить судьбу и спасти ее от окончательной гибели — на вечность.

И слезно — как будто бы женщина плачет —
— Не езди! Не езди!
Блаженством заплатишь!

Бой меди — бой рока — звонят к обедне. Барин велит коней запрягать.

Под санный бег, под вьюжный запев Маруся в видениях метели воочию видит всю свою прежнюю жизнь: мертвого брата, мертвую мать, подружек и, наконец, себя алым цветком, на перекрестке.

У церкви вход загораживает толпа нищих, тех же, на этот раз в рубищах, «гостей».

Идет обедня. Поет хор. Голос священника и голос его — Мулодца, оттуда ей весть подающий.

Ратоборство двух голосов — спор о душе.

— Гряди!
Сердце мое — смятйся во мне!

Слова божественной службы и его слова:

Трезвенница! Девственница!
Кладезь, лишь мне — ведомый!
Дивен твой рай!
Красен твой крин!
Сына продай,
Мужа отринь.

Он над нею — знает, близок час, неотвратимое свершится — ибо судьба неодолима. Но, как и тогда, невольно вовлекая ее в круг гибели, он все-таки пытается бороться с судьбой. И там не умерла в нем любовь человеческая.

И, жалея Марусю, еще пытается предостеречь:

Оком не вскинь!
Взором не взглянь, —

в левую оконницу, куда приник он тайно и куда влечется она.

С первых строк, поднявшаяся, неоскудевающая волна напряжения, все нарастая, в последней главе достигает наивысшего, трагического пафоса.

Огла-шеннии,
Изыдите!

Грозный возглас, и голос его —

— Свет очей моих!
Недр владычица! —

и снова — Оглашеннии — Она прощается с сыном — никнет —

Голос мулодца-человека в последний раз молит:

Только глазка не вскинь:
В левой оконнице!

Грянул торжествующий хор — херувимская:

И-же хе-рувимы!

Удар — окно настежь. Никакие силы, никакие законы.

— Гляди, беспамятна!
(Ни зги — люд замертво)
— Гряду сердь рдяная!
Ма-руся!
Глянула.

В окна потоком огонь: Маруся — при звуках своего имени вспомнившая, себя нашедшая — к нему —

Та — ввысь,
Тот — вблизь:
Свились,
Взвились:
Зной — в зной,
Хлынь — в хлынь!
До-мой
В огнь-синь.

Передать содержание Мулодца — хотя оно ясно и последовательно развертывается — трудность непреодолимая. Слишком музыкально связаны между собой строфы — все строчки нерасторжимые звенья — хлынувший ливень звуков, колокольный разлив — сыгравшийся оркестр — не разъять на отдельные части — не расчленить звуков. Чтобы полностью воспринять, надо прочесть целиком — никакой пересказ не передаст ритмически-музыкального богатства.

Излагая содержание, хотелось отметить одну из сторон творчества Цветаевой — переплетение, перекличка жизни «этой» — земной и «той».

Слова, которыми заканчивается «Мóлодец», для М.Цветаевой знаменательны.

Домой — в огнь-синь.

Д. Шаховской Рец.: Ковчег: Сборник союза русских писателей в Чехословакии. Прага: Пламя, 1926 <Отрывок> {90}

<…> После холодных, мраморных стихотворений Сергея Маковского — «Поэма Конца» Марины Цветаевой. Автор — создатель «культурного» эпоса. Каким-то чудом (чудом рождения, вероятно!) похищено перо у сказочной Птицы русской народной песни — и пишутся, пером этим, «цивилизованные» — сюжетно и формально — стихотворения. Вместо того чтобы поздравить «цивилизацию» (или, по крайней мере, оскорбиться за эпос!), некоторые критики… разводят руками. Может быть, Марина Цветаева и повинна немного в этом жесте. Может быть, она, желая весь мир вещей собрать в свое поэтическое объятие, жертвует для этой великой цели некоторыми маленькими человеческими привычками мышления… возможно. Что следует удержать из «Поэмы Конца», это — все. <…>

В. Даватц Тлетворный дух {91}

Недавно я написал в «Нов<ом> вр<емени>» небольшую рецензию о сборнике «Ковчег».[337] В этом сборнике есть произведение Марины Цветаевой «Поэма Конца». Эту поэму я назвал набором слов и издевательством над читателем.

Я имел некоторое право на это. Во-первых — я не присяжный критик, — а потому могу говорить все, что думаю, не справляясь о моде. Во-вторых, я действительно понял очень мало (критики Марины Цветаевой обыкновенно говорят: «Передать содержание ее поэмы трудность непреодолимая»[338]). В-третьих, я действительно ощутил почти физически то издевательство, о котором писал.