Рецепт Екатерины Медичи

— Вы правы, мы не были знакомы, — шепчет дама, нервно соединяя кончики пальцев. — Но я вас видела… Да, я вспомнила, где видела вас! — восклицает она. — Это было 3 июня 1940 года. В тот день немецкие истребители пролетели над Парижем, а потом город первый раз бомбили. Я была на холме Сакре-Кер. Я не пошла в убежище и стояла на траве, смотрела в небо. Вы пролетали так низко, что едва не чиркнули крылом по центральному куполу храма. Я отчетливо разглядела ваше лицо. Вы покачали крыльями, дважды сделали круг над Сакре-Кер — и скоро ваш самолет растаял в закатных солнечных лучах.

У Марики такое чувство, словно кто-то резко, немилосердно провел ногтем по стеклу. Ненавистный звук! У нее челюсти оскоминой сводит от фальши, которой пронизано каждое слово этой чрезмерно экзальтированной особы. Марика ненавидит фальшь и чует ее за версту.

Вот лгунья! Увидела форму Люфтваффе — и мигом сплела целую интригу. Ну разумеется, боевой офицер возраста Бальдра, да еще майор с Железным крестом не мог не участвовать в налетах на Париж! С тем же успехом эта особа могла вещать, что видела его лицо, стоя на Трафальгар-сквер в Лондоне!

— Странно, — с запинкой говорит Бальдр. — Я помню этот день. В самом деле я пролетел тогда над Сакре-Кер и покачал крыльями, потому что был счастлив снова увидеть этот прекрасный храм хотя бы с воздуха. Я воспринимал сопровождение бомбардировщиков как почетное задание и молил Господа, чтобы французы вняли голосу разума и прекратили бессмысленное сопротивление, пощадили свои жизни и свою столицу. Но как вы могли догадаться, не понимаю?

— Да я же говорю, что видела ваше лицо! — сердито повторяет дама. — Я вас отлично разглядела. Я еще подумала, что анфас вы — обычный красавец, каких много, а в профиль… О, в профиль вы не то архангел, не то Мефистофель, я еще не поняла.

Против воли Марика косится на тысячу раз виденный ею профиль Бальдра. В самом деле — удивительная резкость очертаний, удивительное благородство линий… И в то же время есть в нем нечто зловещее.

Глупости. Нет там ничего зловещего! Эта ведьма просто голову им морочит! Когда она только уймется?

Нет, не унимается. Смотрит на Бальдра и продолжает бормотать:

— У вас лицо убийцы, а улыбка… О Господи, у вас улыбка жертвы вечерней! Берегите себя, мсье.

Бальдр резко, прерывисто вздыхает.

— Не каркайте! — неожиданно вскрикивает Марика с такой грубостью, что у нее даже во рту сохнет от этой несвойственной ей интонации. И только через несколько секунд оцепенения, воцарившегося на площадке, Марика понимает, что выкрикнула свои слова по-русски.

— Ах, Боже мой! — всплескивает руками дама. — Да вы русская, барышня? Как радостно видеть соотечественницу! — На язык родимых палестин она, впрочем, не переходит, чирикает на французском — увы, куда более совершенном, чем у Марики! — Вы, верно, думаете, что я сошла с ума? Ради Бога, не сердитесь. Я вечно вольничаю, но, — тут она заглядывает в лицо Марики со странным выражением, — вы должны простить меня, ведь я много старше вас!

Но при этих уничижительных словах голос ее звучит отнюдь не униженно — в нем непомерная гордыня. А в глазах — лживое, коварное выражение.

— Да, — сухо говорит Марика, — я вас прощаю. Бальдр, отдай мадам птицу, и пойдем.

А та вскидывает на ее спутника глаза и бессильно роняет руки:

— Бальдр, светлый бог Бальдр! Sonnen Knabe, дитя Солнца. Какое у вас великолепное имя!

— А как зовут вас, мадам? — спрашивает «Sonnen Knabe».

«О Боже, что это с ним?» — недоумевает Марика. Отроду ему не была свойственна такая назойливая галантность! Ну неужели он не понимает, что зловредная карга принялась восторженно чирикать над его именем лишь затем, чтобы он задал этот вопрос и она могла еще немного пококетничать с молодым и красивым мужчиной?

— Меня зовут Варвара Свиридова, — представляется карга, и на ее розовых губах вдруг расцветает такая по-девичьи застенчивая, обворожительная улыбка, что Марика не выдерживает и, словно грубой тряпкой — нарисованный на грифельной доске цветок, стирает эту улыбку вопросом:

— А по батюшке?

Мол, в вашем почтенном возрасте, сударыня, нужно только по имени-отчеству представляться!

— Варвара Васильевна, — безропотно признается карга, и Марика подавляет невольный зубовный скрежет, потому что если имя «Варвара» само по себе звучало грубовато и даже по-стариковски скрипуче, то отчество его смягчает необыкновенно, словно бы синим васильковым сиянием окружает.

— Мадам, — торжественно провозглашает Бальдр, — позвольте передать вам вашего беглеца.

И разворачивает платок. Оттуда с возмущенным писком выпархивает несколько помятый и встрепанный бразильский органист.

— Гаспар! — восклицает Варвара, воздевая вверх изящную (приходится это признать) кисть с длинными музыкальными пальцами, на которые тотчас опускается птичка. — Ах ты, несчастный бродяга! Я уже оплакивала твою безвременную кончину и проклинала ту голодную кошку, которая полакомилась тобой в укромном переулке, а ты, оказывается, жив благодаря этим великодушным господам… Но как он к вам попал, скажите на милость?